Как смотреть «Июльский дождь» Хуциева
25 марта журнал «Искусство кино» и концерн «Мосфильм» выпустили в повторный прокат фильм Марлена Хуциева «Июльский дождь», который прошел цифровую реставрацию. К прокату картины вышел сборник материалов «Июльский дождь. Путеводитель». Он объединил десятки документов, записей и воспоминаний участников съемочной команды о том, как день за днем создавался фильм. Редакторы-составители сборника Наталья Рябчикова и Станислав Дединский рассказали порталу «Культура.РФ», что важно знать об эпохе оттепели, о темах, которые волновали Марлена Хуциева, и об особенностях киноязыка режиссера, чтобы лучше понять фильм и его героев.
Между оттепелью и застоем
Наталья Рябчикова: «Июльский дождь» считается предвестником окончания оттепели. Этот фильм вышел еще в середине 1960-х годов, но уже отразил некое «похолодание».
Те молодые люди, которые в предыдущих фильмах Хуциева были 20-летними, стали поколением 30-летних. Немного растеряли тот оптимизм, то неравнодушие, ту энергию, которыми в конце 50-х — начале 60-х годов были наполнены и кино, и сама жизнь. Они как будто немного устали, разошлись по вечеринкам, разбились на группки — и уже не хотят чего-то большого и великого. Они стали поколением, которое начинает идти на компромиссы.
Это «похолодание» отразилось не только в самом фильме, но и в том, как его критиковали и как его поддерживали. Для одних новые герои Хуциева оказались очень близкими, а для других — совершенно непонятными, странными и даже страшными. Все недоумевали: что это за новое поколение? Что Хуциев показывает? Видимо, режиссер действительно нашел нерв эпохи, который потом развился в период застоя, когда возникло двоемирие: официальной культуре стали противостоять самиздат и неформальные объединения. И «Июльский дождь» как раз на рубеже оттепели и застоя как двух глобальных эпох.
Станислав Дединский: В самом начале фильма есть важный кадр — группа людей стоит под навесом, прячась от дождя. Он отсылает к «Похитителям велосипедов» Витторио Де Сики — к картине эпохи неореализма.
Впечатление было, как удар грома. Я еще учился в институте, когда у нас появились «Похитители велосипедов» Витторио Де Сики. Помню, как смотрел этот фильм жарким днем на дневном сеансе. Из зала вышел совершенно ошарашенный, картина меня просто поразила. Что мы тогда знали об Италии? Что она — наш противник в войне? Помните, у Светлова: «Молодой уроженец Неаполя, что искал ты в России на поле?» И вдруг стереотип разрушается, и перед тобой — панорама народной жизни, люди, у которых полно забот, трудная судьба. Я влюбился в эту картину раз и навсегда.
Марлен Хуциев в интервью журналу «Искусство кино»
Режиссер Марлен Хуциев. Фотография: Dmitry Rozhkov / wikimedia.org
Режиссер Марлен Хуциев. Фотография: Dmitry Rozhkov / wikimedia.org
Фильмы эпохи неореализма были важны для поколения послевоенных режиссеров, которые только-только начали снимать после смерти Иосифа Сталина. Им была близка эта эстетика: съемки на улице, погружение в реальный мир, выход из павильонов, присутствие в кадре обычных прохожих.
Хуциева часто упрекали в том, что его фильмы похожи на работы режиссера Микеланджело Антониони, которого называли «поэтом отчуждения и некоммуникабельности». Критикам казалось, что «отчужденность» героев Антониони не свойственна для советских людей, что его картины поднимали проблемы, характерные только для западного мира. И поэтому, когда об этом снимал Антониони — это казалось нормальным и не раздражало, а когда о том же заговорил советский режиссер, все насторожились. Что он хочет этим сказать? На то он намекает? Что советские люди разобщены? Что они — буржуа?
Но фильм Хуциева как раз об этом. О том, что люди отчасти превращаются в обывателей и перестают верить в прежние идеалы. И потому между ними и теми, кто эти идеалы все еще хранит, возникает некая отчужденность.
Наталья Рябчикова: С одной стороны, «Июльский дождь» можно соотнести с переломом эпох внутри страны. С другой — со сменой эпох в мировом кинематографе: с переходом от итальянского неореализма к французской «новой волне». Хуциев держал руку на пульсе современного ему кино — и официальные критики считали своим долгом поиздеваться над этим.
Ага! Некоммуникабельность! Неспособность людей к общению! Сладкая жизнь! Суета сует и томление духа!
Но у Бергмана и Антониони некоммуникабельность буржуазных интеллигентов имеет глубокие социальные причины. Суета сладкой жизни разоблачается Феллини с позиций неприятия буржуазного общества. Однако я уверен, Марлен Мартынович, что Вы не считаете людей имманентно замкнутыми в себе, непознаваемыми и неконтактными, что Вы не считаете, что наше общество парализует попытки индивидуумов к общению. И получается, что томление Ваше — без искренней горечи Антониони, без религиозного пафоса Бергмана, без социальной остроты Феллини.
Но у Бергмана и Антониони некоммуникабельность буржуазных интеллигентов имеет глубокие социальные причины. Суета сладкой жизни разоблачается Феллини с позиций неприятия буржуазного общества. Однако я уверен, Марлен Мартынович, что Вы не считаете людей имманентно замкнутыми в себе, непознаваемыми и неконтактными, что Вы не считаете, что наше общество парализует попытки индивидуумов к общению. И получается, что томление Ваше — без искренней горечи Антониони, без религиозного пафоса Бергмана, без социальной остроты Феллини.
Ростислав Юренев. «Если говорить откровенно», открытое письмо кинорежиссеру Марлену Хуциеву
Хуциева обвиняли в том, что он переносит то, что видит в зарубежном кинематографе, на советскую действительность, которая этому сопротивляется. Но многие зрители и критики отмечали, что режиссеру удалось поймать, может с помощью антониониевской манеры, именно то, что они видели вокруг себя в Советском Союзе.
Читайте также:
О «высоком» и «обывательском»
Станислав Дединский: В брежневскую эпоху мир советских обывателей стал расширяться. Городское население росло, а с ним — и число людей, которых волновали не только и не столько глобальные задачи, сколько обустройство своей жизни: ремонт в квартире, покупка машины, строительство дачи. Такое мировоззрение было далеко и от идеалов социализма 1950–60-х годов, и революционных идей начала века. И «Июльский дождь» рассказывает именно об этом: как, будучи обывателем, остаться человеком, который думает о высоком — например, об искусстве, которое часто появляется в фильме.
Лена, главная героиня, работает в типографии и печатает плакаты с репродукциями знаменитых картин — в дальнейшем они, скорее всего, будут висеть в квартирах москвичей. Так, тиражируясь, шедевры вроде «Мадонны Литты» Леонардо да Винчи теряют ауру уникального предмета искусства и становятся неким «общим местом». И в этом заключена метафора того, что Хуциев видел в окружающем его обществе.
Наталья Рябчикова: «Июльский дождь» — это точный слепок эпохи. Если обратиться к сметам фильма, которые хранятся в архиве «Мосфильма», то в них можно найти очень подробный список всех костюмов главных героев: от свитеров, брюк и халатов до тапочек, запонок и даже носков «эластик». Также в нем указаны материалы, из которых костюмы были изготовлены — очень модные на тот момент шелковый трикотаж, креп-жоржет, поплин. Все это даже звучит по-шестидесятнически.
Станислав Дединский: Говоря о материалах, важно вспомнить характеристики, которые дают Володе, главному герою, его друзья: «тугоплавкий», «водостойкий». Фактически его приравнивают к той непромокаемой куртке, которую дает в начале фильма Лене, укрывающейся от дождя, Женя. И получается, что Володя — сугубо функциональный человек, человек прикладного характера. У него нет большой цели, сверхзадачи. Володя — универсальная личность, которая может удобно устроиться в рамках этой эпохи. Он не преодолевает обстоятельства — а подстраивается под них.
Наталья Рябчикова: Нам намекают, что это — черта современности. То, что сейчас модно, то, что сейчас «носят». Что это — новые «материалы» современных людей: практичные, но более далекие от естественности. Так вещественный мир фильма выступает метафорой идей Хуциева. Он всегда говорил, что пользуется не символами, а образами — а в «Июльском дожде» они очень яркие.
Неким противовесом этой «ненастоящности» в картине выступает образ яблока. В сцене поминок по погибшему отцу Лены соседский мальчик, не зная, что сказать героине и как ее утешить, протягивает ей яблоко. На экране это показано очень обыденно и просто — но на самом деле это очень важный жест поддержки, жест высшей человечности. А в конце фильма уже сама Лена покупает яблоко и идет с ним по улице — и это можно рассматривать как знак освобождения: она уходит из мира Володи и его коллег, в котором ее встретили зрители, в другой мир, в мир других людей и ценностей.
Мы искали момент трагический, когда человек (сосед Лены) не знает, как сделать человеку приятное. Именно яблоко, а не кусок хлеба. В финале это перекликается с тем яблоком. Может, Лене вспомнился мальчик. Вообще это очень лично. Может быть, потому, что я родился и провел детство там, где все это очень красиво: фрукты, цветы… Я люблю плоды не просто вкусные, а красивые…
Интервью с Марленом Хуциевым. Из личного фонда Г. Сухина [машинопись]. Архив Госфильмофонда РФ
Режиссер Марлен Хуциев. Фотография: Dmitry Rozhkov / wikimedia.org
Режиссер Марлен Хуциев. Фотография: Dmitry Rozhkov / wikimedia.org
Конфликты явные и скрытые
Наталья Рябчикова: Изначально, в заявке фильма, линия расставания Лены и Володи была прописана ярче и четче. Но в итоговом варианте картины идеологический конфликт, который за этим стоит, немного ушел в подтекст. А именно то, что Володя идет ради публикации своей научной работы на компромисс: ставит на нее имя научного руководителя и вычеркивает имя коллеги — и оказывается в кругу Шаповалова.
Предполагается, что в этот момент Лена понимает сущность Володи. Но намеки, очень обыденные фразы, обозначающие этот конфликт, могут остаться незамеченными для современных зрителей. Например, слова Левы, старшего приятеля Володи, о том, что когда-то он и сам писал диссертацию и теперь завидует молодым ученым, живущим в другое время. Или разговор Лены с двоюродной сестрой, когда она так по-обычному расспрашивает главную героиню о Володе. В нем отразилось столкновение старого поколения, которое не понимает, почему возлюбленные не поженятся, — и нового, которое считает, что жениться не обязательно.
Переосмысление темы брака и темы отношений — это отдельный и очень интересный пласт в кино оттепели. «Июльский дождь», «Три тополя на Плющихе», «Девять дней одного года» и другие фильмы показывали отношения вне брака как некую новую норму, которая начала складываться в Советском Союзе. То, что показывать на экране такие истории вообще было возможно, во многом объясняет выбор героини Хуциева — она может отказаться от свадьбы с Володей.
Станислав Дединский: Тема диалога поколений в целом важна для творчества Хуциева. Ее он поднимал еще в фильме «Застава Ильича» («Мне двадцать лет»). В одной из его сцен Сергей, главный герой, просит у погибшего отца, который как бы сходит с фотографии, совета о том, как ему жить дальше. Но отец ничего не может ему посоветовать — потому что он погиб, будучи еще моложе, чем сам Сергей.
Этой же теме посвящен и «Июльский дождь», особенно — его финал. Завершается фильм сценой встречи ветеранов. Для Хуциева это был очень важный эпизод. Настолько, что ради него потребовались досъемки. Такие встречи в 1960-х годах были инициативой самих ветеранов — потому что День Победы долгое время не отмечали на официальном уровне, к которому мы привыкли сегодня. И этой сценой Хуциев хотел подчеркнуть, что поколение ветеранов сохранило свои ценности не потому, что так им велит партия, а потому, что для них это действительно важно, для них это органично.
А после Лена, свидетельница этой встречи, растворяется в толпе. И финальные кадры фильма состоят из лиц молодежи, нового поколения, в которые режиссер предлагает зрителю вглядеться.
Но важно понимать, что Хуциев не сталкивает два поколения друг с другом. Он не дает четкого ответа на вопрос, что это за новое поколение, каким оно будет. Напротив, он всячески уклоняется от конкретных выводов и оценок.
Наталья Рябчикова: Поэтому некоторые критики и редакторы «Мосфильма» посчитали финал картины неоднозначным. В молодые лица на экране они вглядывались с недоверием, даже со страхом, и спрашивали: «Вы нам показываете, что поколения разобщены? Что они не могут взаимодействовать?» А Хуциев говорил, что не знает, какое поколение приходит на смену нынешнему. Но молодые ребята смотрят на ветеранов, наблюдают за предыдущим поколением, а значит, им как минимум не все равно.
В «Июльском дожде» война и военное поколение становятся некой призмой, через которую герои смотрят на настоящее. Неоднозначность, размытость новых идеалов Хуциев противопоставляет морали прошлого поколения — тогда все было однозначно и понятно. Но Хуциев не считает мир, который делится на черное и белое, идеальным, предпочтительным. Он показывает мир неоднозначным, запутанным и предлагает зрителю это признать.
Беседовала Екатерина Тарасова
