Спектакли без компромиссов

Это первый опыт освоения в театре кукол самого знаменитого романа-антиутопии Евгения Замятина, написанного в начале 1920-х годов. В основе постановки — этюды студентов с гапитами, своего рода учебными скелетами тростевой куклы. Самой невыразительной кукле наконец-то нашлось свое место: она воплощает на сцене однородное, одинаковое, безликое «мы». Кажется, кукле пришлось по душе замятинское Единое Государство, но каково в нем самой душе?

«Мы» обращен к иррациональным глубинам внутреннего мира человека, которому от природы свойственно сопротивляться цифре. Руслан Кудашов берет за основу то, как главный герой D-503 одухотворяется от любви к номеру I-330. Женщина, ворвавшаяся в его рационалистический мир, не столько революционерка, сколько бунтарка.

В спектакле пять пар по очереди играют этих героев. Они жертвы Единого Государства, которые ходят строем в одинаковой черной униформе, выставляя перед собой годную для оболванивания куклу. Обрести свое «я», отложив в сторону куклу, и посмотреть в душу друг другу получится лишь у этих двоих.

«Антитела» — это уникальный документальный проект «Балтийского дома». Его нельзя назвать спектаклем в традиционном понимании, скорее это акция, спектакль-дискуссия… В его основе лежит реальная история: 11 ноября 2005 года у магазина «Буквоед», в самом центре Петербурга, на глазах охранника соседнего магазина в драке был убит студент философского факультета, музыкант, антифашист Тимур Качарава.

И суть в том, что с нами каждый день на улицах города, деревни, любого населенного пункта, в конце концов, подъезда, где мы живем, собственной квартиры, может произойти все что угодно. Например, одно из представлений режиссер спектакля Михаил Патласов начал с сообщения, что актера, играющего роль охранника, накануне побили в метро — не за убеждения, не за идею, а просто так. Режиссер сам читал текст этого героя с листа.

Зрители говорят, что спектакль совершенно от этого не изменился, а, напротив, стал более документальным — «Люди, будьте бдительны! Зло потеряло свои конкретные очертания!».

В сценарии, состоящем из 23 эпизодов — их список, кстати, раздается зрителям вместо программки, — есть своеобразный «люфт», куда могут войти любые сиюминутные события.

От одних лишь актеров зависит, как пойдет представление сегодня: свернет ли оно в сторону политического памфлета, станет едкой сатирой или ограничится мягкой и радостной ностальгией. А публика, которая не один раз приходит на этот спектакль, каждый раз с нетерпением ждет, какой же стороной повернется он сегодня, и радостно реагирует на любые знакомые реалии.

Трактовка «Гамлета» режиссера Николая Коляды выглядит прежде всего «пощечиной общественному вкусу», а уже потом неким высказыванием. Здесь Клавдий (Антон Макушин) произносит свою тронную речь обнаженным, погруженный в черную ванну, где он будет отмокать от только что свершившихся поминок и от собственного плевка в один из многочисленных портретов «Моны Лизы».

Здесь немолодая Гертруда (Клавдий, очевидно, по возрасту ближе к ее сыну) почти весь спектакль пребывает в некоей прострации, а в какой-то момент вдруг оказывается «околпачена» кабаньей головой и «обута» в изящные копытца. Полоний здесь вечно пьян и охоч до дверных ручек, а Озрик танцует венгерский танец Брамса.

Здесь даже Офелию лишают возможности спокойно утонуть. Она, прижимая к груди живую мышку — единственный подарок принца Гамлета, — в разговоре со своим отцом вдруг замечает Призрака. Он-то и унесет ее с собой, укутав заботливо в большой ковер. Ее — сошедшую с ума.

«Будет большой ошибкой, если мы посчитаем, что театр абсурда — это театр вне логики. Как раз наоборот. Эта пьеса — оздоровительная пощечина и в наше время, и на будущее. Ее философская насмешливость актуальна и сейчас, это вообще одна из лучших пьес XX века, пьеса-предупреждение на все времена. К тому же она бесконечно театральна и ее будет очень приятно играть», — говорит режиссер Марк Розовский.

В его спектакле замечательно сделан финал, в котором на сцену выходят все действующие лица пьесы… «Кто все эти люди? Или носороги?» — спрашивает Беранже, стоя во фраке с цветком в петлице, но в семейных трусах, одном носке, стоптанных туфлях. То ли не успел одеться, то ли, наоборот, оделся в то, что нашел. А действительно, кто они? Масок нет, накладок тоже нет, рога на голове нет, но это носороги. Чуть изменилась пластика, другой наклон головы, походка, по-другому открывают рот для «рева», по-другому отражаются в глазах Беранже… Уметь надо такое придумать!