Особенности антропонимии у Вологодского сельского населения

Вологодская земля является частью Европейского (Русского) Севера, который в силу исторических и экономических условий стал единой историко-культурной зоной. Самым многочисленным из его народов являются русские. Процесс их формирования на этой территории охватывает время с XII по XVII век. Он проходил параллельно освоению славянами северных пространств и отличался большей или меньшей интенсивностью в различные периоды. Этническая история Вологодской земли неотъемлема от общей этнической истории Русского Севера. Принимая участие в историческом процессе сложения и консолидации русского народа, севернорусские жители, в том числе и Вологодской земли, внесли свой вклад в создание общенародной культуры, ее северного варианта.

Народная культура в каждом вологодском районе отличалась большим своеобразием. Это объясняется многими факторами, но наиболее значительными из них является особенность этнической истории как в крае в целом, так и в его отдельных местностях. Материал данной статьи относится к одной из них — Вожегодской земле. Он был собран во время экспедиционного обследования Вожегодского района Вологодской области в 1986 г.

Наше внимание привлекла «необычность» антропонимического материала, зафиксированного в «Похозяйственных книгах» четырнадцати деревень Бекетовского сельсовета (Бекетовская, Боярская, Гашкова, Горка, Бор, Тарасовская, Порохино, Ануфриевская, Ручевская, Нижняя, Вершина, Мигуевская, Семеновская, Баркановская). В местной антропонимии обнаруживается интересный «пласт» имен жителей, по-видимому, более распространенных в ранние хронологические периоды, нежели в настоящее время. Скорее всего, такие имена «законсервировались» в местной среде и передавались из поколения в поколение, частично сохранившись до наших дней.

Прежде чем перейти к анализу вожегодского (бекетовского) именника, необходимо обратиться к характеристике Вожекрая в историко-этническом отношении.

Даже в административном отношении Вожегодская земля никогда не была самостоятельной, а принадлежала разным соседствующим районам, занимая накануне 1917 г. промежуточное положение к северу от Белозерья между Кирилловским уездом Новгородской губернии и Кадниковским — Вологодской губернии. Граница между ними прошла по озеру Воже, являвшемуся основной водной магистралью будущего Вожегодского района Вологодской области. На восточном берегу озера лежали деревни изучаемого Бекетовского сельсовета, бывшего когда-то в Кадниковском уезде, на западном — Чаронда в Кирилловском уезде, давшая второе народное название Вожеозеру — Чарондское, хотя западнее его существует и другое более мелкое Чарозеро. Итак, бекетовские деревни находятся между Вожеозером на западе, архангельскими (каргопольскими) деревнями по озеру Лаче на севере и другими вожегодскими селениями на юго-востоке.

Славянское заселение этих территорий началось с проникновения новгородцев на Русский Север в XI–XIII вв. и встречи с финно-угорскими племенами — чудью, но сплошных массивов поселений в то время здесь не было. У жителей этих мест бытовали народные предания о славянах и чуди. В соседних с Вожегой районах еще и в конце XIX в. вспоминали легенду «о нашествии воинственного народа чуди» в будущую волость Троичину Кадниковского у., а в Тихмангской вол. Вытегорского у., по преданию, была «Аминтова дорога», по которой чудь пришла в Каргополье. Этот путь был во все времена один — через систему озер Воже и Лаче и рек, впадающих в них.

Археологические находки в районе Белозерья — Воже — Лаче выявили здесь наличие дославянского населения, вступившего в тесные контакты с пришельцами. Об этом свидетельствует единая обрядовая практика и финно-угров, и славян, так как аборигены были обращены славянами в христианство. По погребальной культуре древнего населения Белозерья — Воже — Лаче отмечается «синтез черт народов», их быстрое смешение при совместном проживании и постепенная ассимиляция при чересполосном расселении.

В период крестьянского освоения Севера (XII–XVI вв.) в этих западных районах будущей Вологодчины происходила быстрая ассимиляция местных финно-угров славянами; по крайней мере уже в древнерусский период истории была ассимилирована территориальная группа белозерцев, как и чудские племена веси южнее по Шексне. В ХV—XVII вв. происходило основное заселение этих мест, и тогда отмечалась относительно плотная заселенность всей Белозерской гряды. Сюда еще шел миграционный поток из Новгородчины. Крестьянскому освоению способствовала и усилившаяся монастырская колонизация земель от Белозерья и Вологды к Каргополью.

Непосредственно о заселении вожегодских земель повествуют легенды и предания. Якобы население появилось здесь с запада из-за озера со стороны Чаронды (поэтому озеро называли Чарондским). Первым пришел некий торговец, поставил избу и основал «перевалочную базу», в которой у него находились наемные работники. Позднее сюда приселились крестьяне. По другим преданиям, тут скрывались беглые, которые постепенно обосновывались здесь. Сохранились рассказы о появлении «литовских людей» (о событиях Смутного времени, когда польско-литовские отряды проникали на Север и разоряли деревни). Литовцы, по местным рассказам, придя в Тордоксу (современный Бекетовский сельсовет), намеревались жить у озера, но были вытеснены жителями Кадниковского у. в ходе военных действий. По историческим данным XVI — начала XVII в., известно, что эта местность находилась в Чарондской округе. Ее центр был в посаде Чаронда, ставшем позднее селом Белозерского у. В XVII в. она составила Вожецкую волость этого уезда. В сословном отношении вожегодское население того времени не было однородным. Основная его часть, будущее бекетовское население в том числе, было черносошным крестьянством (в XIX в. — государственным). Иван IV взял Чаронду в опричнину. Чарондская округа в 2,6 тыс. дворов (западная сторона Вожеозера) с конца XVII в. принадлежала Дворцу (позднее Удельному ведомству). В Вожецкой вол. Чарондской округи в это время владел землями и Спасский Вожезерский монастырь. При царе Федоре Иоанновиче она была частью Вологодского у. и принадлежала боярину Д.И. Годунову. При В. Шуйском была пожалована князю М.В. Скопину-Шуйскому. Таким образом, снова можно отметить некоторое смешение, сложность сословного состава населения уже на ранних периодах истории.

Наиболее полное представление о заселенности края дает лишь статистика XIX в., показавшая, что в середине века здесь существовали малодворные поселения — в среднем по 5 дворов на деревню в Белозерском у., по 8 — в Кирилловском. Плотность населения составляла 4,0 чел. на кв. версту в Белозерском, 6 — в Кирилловском, 11 — в Кадниковском уездах. Эти уезды западной части Вологодчины были более заселены, чем другая ее территория: по губернии плотность населения равнялась 2–3 чел. на кв. версту. Все это говорит о раннем для Русского Севера заселении рассматриваемого края и формировании там русского населения.

В течение XIX в. здесь не менялся этнический и сословный состав населения. С ликвидацией деления крестьян по категориям после реформы 1861 г. западные вологодские уезды, Вожекрай в том числе, стали, во-первых, преимущественно крестьянскими, так как более 90% их населения составляли крестьяне, во-вторых, эти крестьяне теперь принадлежали к одной категории — казенных крестьян. Такими же они были в начале ХХ в. и до революционного периода. А в 1930-х гг. крестьянство стало, как и во всей стране, колхозным.

В этническом отношении население также стало однородным. Ревизии второй половины XIX в. и Всеобщая перепись населения 1897 г. зафиксировали здесь почти 100%-ное русское население. Правда, по своему происхождению оно отличалось от остального вологодского населения, ибо и то и другое формировалось из различных этнокомпонентов. Непосредственно население Вожегодской земли происходило из смешения славяно-русских и западно-финских элементов, поэтому даже в XIX в., по описаниям исследователей, в нем чувствовалась «примесь карельской крови», а в соседнем Каргополье произошло «смешение народов», и у его жителей не было «чисто славянского типа». Как бы то ни было, в XIX в. они осознавали себя русскими, храня в памяти воспоминания о какой-то «чуди». Таким русским осознает себя и современное местное население.

В конфессиональном отношении его состав оставался своеобразным долгое время. Распространение христианства, начавшееся здесь в древнерусский период, затянулось до XIV в., когда его насаждали местные пустынники. В Вожезерье известными были Никифор и Геннадий. Верования тогдашнего населения отличались переплетением язычества и христианства.

В XVII в. появились свидетельства о новшествах в религиозной жизни края. Церковный раскол привел к изменению состава населения по вероисповедальному признаку на всем Севере, в том числе и в вожегодских селениях. Через северные земли проходил путь к Белому морю старообрядцев, которые укрывались от преследования властей.

Беглецы наводнили олонецкие, каргопольские, вожегодские и другие западные вологодские земли. Они принадлежали в основном к беспоповскому направлению старообрядчества, не признававшему священства, в свою очередь, распавшегося на ряд толков, которые получили названия от имен своих расколоучителей (наставников). В 80-х гг. XVII в. раскол в олонецко-вожегодско-каргопольских местах был сильным: здесь насчитывалось несколько сотен человек, принадлежавших к разным беспоповским толкам.

Более совершенная по сравнению с XVII в. статистика XIX в. отмечала в этих краях также сотни раскольников (в Кирилловском, Кадниковском уездах, к которым относились и вожегодские земли). Здесь, на северо-западе Вологодчины, на тысячу жителей приходилось в среднем по 15–30 старообрядцев, тогда как на западе — 10–15 чел., на востоке — 5–10 чел. В общей массе населения старообрядцы составляли небольшую долю. По переписи 1897 г. в вологодских уездах она равнялась 0,58% населения (в Кирилловском у. — 0,13%, в соседнем с Вожегой Вытегорском — 0,17%, в Кадниковском — 1,00%). В начале ХХ в. в одном лишь Кадниковском у. существовал раскол в 12 приходах. Неучтенных же статистикой (из-за укрывательства от учета) раскольников было гораздо больше, и они оказывали влияние на все стороны сельской жизни. Именно старообрядчество сыграло немалую роль в сохранении своеобразной традиции в имянаречении, которую можно уловить даже в наше время.

Последнее имело немаловажное значение, ибо позволило проследить динамику распространения (бытования) того или иного наречения в ХХ столетии. Рассматривались раздельно мужские и женские имена, поскольку их списки имели существенные различия. Традиция жила по-разному при наречении мужчин и женщин. Надо заметить, что для рассмотрения встретившихся редких имен брались либо собственно имена людей, либо их отчества, в зависимости от того, сохранялась ли эта «редкость» в их именах или отчествах. Такой прием помог выявить живучесть традиции в поколениях: либо она сохранялась, когда человека называли при его рождении, либо она доставалась ему со вторым именем (отчеством) от его родителя, то есть существовала у предшествующего поколения. Такие явления (половозрастные и поколенные различия) в мужской и женской антропонимии развивались каждое своим путем, что позволило сделать выводы об отличительных моментах в их бытовании.

Под редкими именами в настоящем изложении понимаются имена, действительно нечасто встречавшиеся в период, когда была осуществлена их фиксация в используемом нами источнике — в «Похозяйственных книгах» 1986 г. По своему происхождению эти имена неоднородны. Единственное, что их объединяет, — все они канонические (христианские), что не удивительно для именослова столь позднего времени, к какому относится наш источник. Традиция канонического наречения сложилась здесь, скорее всего, давно, так как местное население стало православным уже в древнерусское время.

«Пласт» древних дохристианских имен языческого времени (типа Ждан, Шумил, Любава), конечно, уже исчез окончательно, хотя в XVI–XVIII вв. здесь, как и вообще на севернорусских территориях, он был заметным. Неоднородность наших малоупотребительных имен, как и всех канонических, состоит в иноязычном их происхождении. Со временем в русской среде произошла трансформация этих календарных имен, вошедших в святцы (православный календарь-месяцеслов). Они подверглись фонетической и грамматической обработке, ассимиляции.

Конкретное рассмотрение редких мужских и женских календарных имен у вожегодского населения приводит к следующим наблюдениям. Оговоримся, что большая часть таких имен, как отмечалось, греческого происхождения; они были малоупотребительны уже давно, но их сохранение до нашего времени неслучайно и, как нам кажется, «культивировалось» в старообрядческой среде. Такие встретившиеся имена у вожегодцев, как Феодосий, Филофей, Анират, Изосим (Зосима), Зоотий, Евсей, Анфея, Алимпиада, Анфуса, Текуса, Евстолья, Полексина, Манефья, Трофена очень часто давались при рождении детям у раскольников и долго бытовали у этой части населения. Вспомним героев литературных произведений — носителей подобных имен у Ф.М. Достоевского (раскольник Пармен Рогожин в романе «Идиот» и скитские старцы в романе «Братья Карамазовы»), старообрядцев в романах П.И. Мельникова-Печерского и особенно героев пьес А.Н. Островского — купцов, предпринимателей разного рода, часто носивших редкие имена (Викул, Федул, Манефа, Фелицата). Как известно, среди купеческого и предпринимательского слоя населения раскол процветал. Именно в раскольничьей среде или у бывших монастырских крестьян, которых нарекали по местным святым (а таковым было и наше вожегодское население), дольше, чем у всех, существовали эти имена. У вологодских крестьян в разные периоды времени от XVI до ХХ в. они отмечались в местах старообрядческого расселения или по пути их продвижения с северо-запада Вологодчины через бассейны рек Ваги и Сухоны на восток в Приуралье. Так, Агеи, Ефросины, Федосеи, Саватеи, Варламы, Парфены, Парамоны были часты в именослове крестьян верхнедвинских (сухонских) деревень в XVII в. Имена Фекла, Ефимья бытовали у крестьянок в Вологодском у. в XVIII в. Текусы, Марфиды, Зотики, Сосипатры жили и в 1960-х гг. в вологодском Присухонье. Текусы встречались в приуральских (пермских) деревнях еще и в 1980-х гг.

Посмотрим, как развивалась традиция старого имянаречения в течение ХХ в. Архаичные для ХХ в. мужские антропонимы сохранялись во все периоды столетия преимущественно во втором имени — в отчестве. В качестве первого имени такие антропонимы отмечаются по убывающей от начала века к его концу. Правда, это убывание относительное для первой половины столетия, ибо носителей старинных имен, которые, как правило, имели годы рождения, падающие на конец XIX — начало ХХ в., ко времени записи жителей сельсовета в «Похозяйственные книги» в 1986 г. (время использованного нами источника) осталось гораздо меньше, чем людей, рожденных позднее, в 1920–1930-е гг., у которых отмечено наибольшее число таких имен. У бекетовцев 1890-х гг. рождения через 100 лет остался лишь один человек со старинным именем и то в виде отчества (Филаретович), потому что людей такого возраста почти не осталось. К концу века здесь жило три человека, рожденных в 1900-х гг., с интересующими нас именами (Алфей, Ефим, Евсей), и трое имели подобные отчества (Лаверович, Аниратиевич, Рафаилович). У рожденных в 1920-е гг. зафиксировано одиннадцать редких антропонимов и все в отчествах — Маркович, Галактионович, Фадиевич, Филофеевич, Акиндинович, Ионович, Зотиевич, два Флавиановича, Философович, Африканович. Такие отчества говорят о том, что имена, от которых они произведены, имели здешние жители — родители наших современников, то есть люди более старшего поколения.

Самый пик неупотребляемых теперь, но архаичных имен приходится на 1930-е годы, когда они имелись у трех человек как имя и у семнадцати как отчество. В именах числились: Адольф (предположительно от греч. — брат, правдивый), Филосов (греч. — любитель мудрости), Савватей (др.-евр. — субботний); остальные зафиксированы как отчества — Никодим, Феодосий, Изосим, Реокат и другие, упоминавшиеся выше.

Затем следуют периоды 1940–1960-х гг., когда такие имена, по-видимому, не давались новорожденным, а сохранялись лишь у старших поколений в их отчествах: их было всего семь в 1940-х гг. (Виссарион, Неон и др.), три — в 1950-х (два Зотия, Рафаил), шесть — в 1960-х (Виссарион, Филофей и др.). В 1970-х гг. появилось одно имя — Руслан (от греч. — счастливый, по-тюркски — лев) — и сохранились редкие отчества у четырех людей — Янович, два Альбертовича (нет в православных святцах), Орестович (греч. — гора). Известно, что такие нехарактерные для православных людей имена появились у русских, даже в сельской местности, в послереволюционное время.

У местных жителей 1980-х гг. рождения отмечены лишь два редких отчества — Орестович, Янович, остальные ни в первом, ни во втором имени источники не фиксируют. Это говорит либо о почти полном затухании старой традиции наречения, либо о выбывших из этих мест носителях таких имен. То, что традиция все же затухает, это бесспорно, ибо в именослове жителей 1980-х гг. остался еле заметный ее след.

Таким образом, в конце XIX и в течение ХХ в. вожегодцы знали и употребляли при наречении, либо имели в отчествах 33 старинных мужских имени. Из выявленных источником 1986 г. этих 33 имен 17 по происхождению были греческие (3 имени у людей рождения 1890-х гг., 14 отчеств — у рожденных 1890-х и 1920–1980-х гг.); 4 — латинских (отчества у людей 1990-х, 1920–1930-х гг. рожд.); у трех антропонимов происхождение установлено предположительно — одно имя Адольф (от греч. — брат (?), у человека 1930 г. рожд.), два отчества — Аниратович (греч. — мучить (?) 1900-х гг.), Алферович (греч.- (?) в 1930-х гг.); 4 — древнееврейских (одно имя — Савватей у человека 1930-х г. рожд., три отчества — Рафаиловичи у людей 1990-х, 1930-х, 1940-х и 1950-х гг., Ионович и Фадиевич в 1920-х гг.); 2 — малоупотребительных в православном именослове (отчества — Альбертович у людей 1930-х, 1940-х, 1960-х, 1970-х гг. рожд. и Орестович у родившихся в 1970-е и в 1980-е гг.); 1 — из греческого и египетского именников — Серапион (от греч. — храм Сераписа, от египет. — бог жизни у двух людей 1930-х гг. рожд.); 1 — из греческого и латинского именников — Марк/Маркел (молоток); 1 — из греческого и тюркского именников — Руслан (по-гречески — счастливый, по-тюркски — лев у родившегося в 1970-е гг.).

К 1986 г. носителей этих 33 имен в виде отчеств было 54 чел., в виде первого имени 7 чел. (всего 61), что составило 11,6% от общего числа 523 мужчин Бекетовского сельсовета. Конечно, людей с редкими именами, родившихся в разные годы в течение ХХ в., видимо, было больше, но часть их могла выбыть из этих мест, часть — умереть, не попав в учет 1986 г. В целом традиция жила не в массовом объеме, но бросалась в глаза своей необычностью в сравнении с подобными традициями других русских территорий, да и других земель Русского Севера.

Женский именник у вожегодцев, имевший в своем составе архаичные имена, был богаче мужского и, в отличие от последнего, существовал примерно в одинаковом числе случаев и в виде первого имени, и в виде второго (отчества). Правда, старинные первые имена у женщин к концу ХХ в. появлялись редко, сохранялись лишь немногочисленные редкие отчества, но, в отличие от мужского «списка», они все же появлялись. Если учесть, что людей старших поколений, носивших архаичные имена, в течение столетия становилось все меньше, то наш источник 1980-х гг. фиксирует спад в традиционном наречении.

На самом деле у женской части местного населения по сравнению с мужской такого спада долго не было. К 1986 г. у людей 1890-х гг. рождения источник фиксирует одно старое женское имя — Манефья (у мужчин того же возраста было одно отчество — Филаретович). Людей этого возраста к 1986 г. остались единицы, поэтому нельзя установить точное соотношение имен архаичных и более новых к тому периоду.

В 1920-е гг. в именах бекетовских женщин существовало еще много архаизмов: 22 в именах, 13 в отчествах. Заметим, что большее число приходится на первое имя — Агания, Апполинария, Текуса, Рея (Аврея), Фелицата и др.; как второе имя известны Филаретовна, Семионовна, Федосимовна, Варламовна, Серапионовна, Реокатовна,
Анастасовна и др. У здешних мужчин тех же годов рождения такие антропонимы были лишь в виде второго имени. Отчества же женщин свидетельствуют, что у более старшего поколения мужчин существовали эти архаичные имена и в немалом числе.

Пик архаизмов в мужских именах приходится на наречение в вожегодских деревнях в 1930-е гг. (20 имен и отчеств), в женском же именнике можно отметить спад (6 имен и 8 отчеств). По-видимому, с этого времени антропонимия начинает меньше зависеть от традиции и в этот процесс вторгается мода, по крайней мере в женский именослов. Из отмеченных у рожденных в 1930-е гг. 14 архаичных женских имен употребительны были Роза, Рахиль, Руфина, Калерия, Римма и др. и оставались отчества — Полиеновна, Ефимовна, Филаретовна, Авенировна, Философовна, Акиндиновна, Реокатовна и др. В период 1940–1980-х гг. в женском, как и в мужском, именнике многие старинные имена исчезают, а остаются преимущественно в виде отчеств: в 1940-е гг. — 6 (3 имени — Руфина, Текуса, Вея и 3 отчества — Федосиевна, Савватеевна, Павлиновна); в 1950-е гг. — 3 (1 имя — Римма, 2 отчества — Серапионовна, Федосиевна); в 1960-е годы — 3 (1 имя — Руфина, 2 отчества — Сократовна, Адольфовна); в 1970-е гг. — 5 отчеств (Орестовна, Галактионовна, две Реокатовны, Альбертовна); в 1980-е гг. — 1 отчество (Руслановна).

Таким образом, в вожегодском женском именослове с конца XIX в. и в течение ХХ в. можно обнаружить 64 архаичных имени (30 в женских именах и 34 мужских имени в отчествах женщин). Происхождение этих имен аналогично таковым в мужском «списке»: 37 из них — греческие (19 имен и 18 отчеств, причем первые — у людей 1890, 1900, 1920, 1930-х гг. рожд., вторые в основном 1920 и 1930-х гг. рожд.); 13 латинские (7 имен у женщин 1900, 1920, 1930-х гг. и одно из них — Руфина встречается на протяжении 1900–1960-х гг.; 6 отчеств — у женщин 1900, 1920–1940-х гг. рожд.); 6 — древнееврейские (3 имени у женщин, рожденных в 1920–1930-е гг., и 3 отчества — в 1900, 1920, 1940-е гг.); три антропонима неясного происхождения (1 имя — Агания предположительно от греч. Агапия — любовь у женщины 1920 г. рожд.; 2 отчества — Манцифеевна (?) в 1920-х гг. и Адольфовна, от греч. — брат (?), в 1960-х гг.); 1 отчество, малоупотребимое в православном именнике, — Альбертовна (в 1970-х гг.); отчество из арамейского именника — Варфоломеевна (в 1900-х годах); 1 из халдейского — Варламовна (1900 и 1920-е гг.); 1 из греческого и египетского именников — Серапионовна (в 1920 и 1950-е гг.).

Подводя итог рассмотрению архаичных имен у вожегодского населения и их бытованию в течение ХХ в., можно отметить, что все эти имена, и мужские, и женские, входят в канонический (христианский) именослов, но они довольно редкие, малоупотребительные, почти не сохранившиеся ко времени работы экспедиции в рассматриваемом крае. Это свидетельствует о том, что такая старинная традиция наречения людей, «живя» еще в прошлом столетии, постепенно исчезала, хотя в единичном исчислении заметна и сейчас.

На протяжении ХХ в. архаичное имянаречение в Вожекрае постепенно убывало в случаях, когда давались имена новорожденным, и оставалось во вторых именах, которые производились от мужских имен старших поколений. Память о последних сохраняется и до сих пор, правда, преимущественно в отчествах людей с годами рождения начала середины ХХ в.

Перелом в имянаречении наступил в 1930-е гг., когда при коллективизации кардинально нарушился строй сельской жизни. Тогда и рассматриваемая традиция была поколеблена, и антропонимические процессы стали повсеместно «управляться» новыми социально-экономическими явлениями и политикой гонения на религиозную жизнь; они стали меньше зависеть от традиционных норм.

Как показывают произведенные подсчеты, старая традиция сохранялась у вожегодцев больше в женской среде, нежели в мужской: она отмечена почти в два раза большем числе случаев в женском именнике по сравнению с мужским. Но специфический вожегодский именослов не был единичным явлением даже в пределах Вологодской земли, так как подобные «антропонимические кусты» зафиксированы и на других ее территориях, как в непосредственном соседстве с описываемым краем, так и на значительном удалении от него.

Для жизни традиции, ее сохранения нужны определенные обстоятельства. Архаизмы, как и неологизмы, составлявшие специфику нашего бекетовского именника, существовали под влиянием различных факторов. Для Вожекрая причиной такого явления могли быть особенности местной религиозной жизни. Именно вероисповедальные особенности (наличие большого числа старообрядцев начиная с XVII в.) способствовали развитию старинной традиции имянаречения жителей, так как такие имена дольше всего бытовали у раскольников. Для других территорий, возможно, имели место иные причины наличия специфического «антропонимического ареала».

Русская старообрядческая среда обладала некоторыми качествами, которые характеризуются стойкостью, долгим сохранением своих жизненных установок и ценностей, сильным конфессиональным самосознанием, консервацией многих бытовых и культурных явлений, которые когда-то были присущи русскому народу, а в этой среде мало подвергались трансформации. Это, по-видимому, коснулось и местного крестьянского именника, являвшегося частью народной культуры наречения. Этническая сторона такого явления могла бы иметь место, как и религиозная, вероисповедальная. Но в нашем крае, где произошло смешение, синтез всего и во всем, в этническом развитии в том числе, конфессиональные процессы шли в ногу с этноисторическими. На ранних этапах все этнокомпоненты, из которых сложилось местное население, испытывали влияние православия. И позднее, в XVII в., для этносов, проживавших здесь, было характерно старообрядчество, даже если при расселении они оставались отдельными народами, а не одним этносом. Именно раскол, на наш взгляд, имел наибольшее значение для сохранения старой традиции наречения, чем какие-либо другие причины.

Незначительная, казалось бы, черта в культуре вожегодского населения — особенности антропонимии — имеет связь с более глубокими процессами в его жизни. Она связана с его мировоззрением, самосознанием, с приобщенностью к определенному обществу (сообществу) и пониманием своего места в окружающем его мире. Рассматриваемая традиция, как и любая другая, могла жить именно при осознании сущности определенных понятий, присущих этому обществу. Для старообрядческого мира эта сущность состояла в самодостаточности, незыблемости и неприкосновенности всего, что его характеризовало.

Приведенный в настоящем очерке материал по местной антропонимии может служить дополнительным источником для характеристики этнокультурного развития населения. Он подтверждает многие явления и факты, рассмотренные в разных исследованиях и по другим элементам и формам народной культуры. Кроме того, такой материал может быть использован и при менее широких построениях, например, при уяснении специфики местной женской и мужской культуры, путей их развития и многих других частных вопросов.