Рождество в Стране Советов

В новом Советском государстве все было по-новому — и будни, и праздники. Традиции христианского Рождества и светского Нового года изменялись и смешивались, иногда причудливым образом. В 1920-е годы искоренение религиозных праздников и замена их гражданскими стали частью философии «нового быта». Предоставив гражданам привычные выходные дни, нужно было наполнить их новым, атеистическим, полезным для коллектива содержанием.

Советская пресса утверждала, что в церковь люди ходят «как в клуб или кинематограф» — для того, чтобы провести свободное время, развлечься, пообщаться. «А остальное праздничное время убивается совсем уж бессмысленно или прямо отвратительно: карты, орлянка, самогонка», — писали в газете «Правда» в 1922 году.

Владимир Маяковский в стихотворении «Чье рождество?» описывал праздничные бесчинства:

Чтобы отвлечь народ от церковного празднования и сопутствующих «безобразий», устраивали «комсомольское рождество». Главными мероприятиями были «безбожные карнавалы», «красные коляды» и просветительские беседы. Активисты объясняли, что в христианском Рождестве нет ничего особенного: у этого праздника языческие корни, его аналоги существуют во всех религиях. Так газета «Комсомолец» описывала рождественский карнавал 1923 года в Курске: «Тут целая небесная коллекция: разные боги всех времен и всех народов. Есть и бог «Капитал». Рядом поп, царь и буржуй, а поодаль рабочий с молотом, крестьянин с сохой и красноармеец с винтовкой. Дальше лодка с комсомольцами, ряженые, волхвы и т. д. Подходим к монастырю с пением антирелигиозных песен. Много посторонней публики с удивлением смотрит на это шествие, а потом вылезли из монастыря и, не разобравшись в чем дело, начали креститься (подумали, что идет «живая церковь»). <…> Началось сжигание всех богов, а молодежь вокруг этого костра устроила пляски и танцы, прыгала через огонь и т. д.».

Многие охотно присоединились к празднику, но, как показал опыт, не поняли истинного смысла показанных комсомольцами сценок. В некоторых областях «безбожные карнавалы» спровоцировали конфликты между представителями разных конфессий, стычки между верующими и атеистами. Поэтому начиная с 1924 года партийное руководство рекомендовало отказаться от уличных мероприятий и сосредоточиться на научной пропаганде в рабочих и сельских клубах.

Еще несколько лет Рождество Христово оставалось «красным днем календаря». Наряду с этим за празднование налагался штраф, как за прогул. Формально решение о статусе праздника отдали на откуп местным властям в соответствии с «местными национально-бытовыми условиями, составом населения и т. п.».

Официальная история Рождества в Советской России закончилась в 1929 году, когда оно перестало быть выходным днем. «Бесповоротная и полная ликвидация празднования «рождества», начатая в этом году, превращение его в рабочий день — одно из новых крупных завоеваний на пути перестройки рабочего быта на новых культурных и социалистических началах», — писала «Красная газета».

В годы Первой мировой войны с рождественской елкой боролись как с «немецкой выдумкой», в 1920–30-е годы — как с «буржуазным пережитком». Но безуспешно: нарядное дерево было слишком привлекательным символом для усталых и обездоленных людей.

До революции украшение елки было довольно дорогим удовольствием, занимались им в основном обеспеченные горожане, а большинству населения обычай был не близок. Это позволило советской власти позаимствовать выгодный образ у религиозного праздника. Нарядная елка со сладостями и подарками производила огромное впечатление на детей из бедных семей.

Новая елка — новые герои. Владимир Бонч-Бруевич оставил хрестоматийный рассказ о том, как Владимир Ленин посетил школьную елку в Сокольниках в 1919 году: «В это время елка вдруг вспыхнула разноцветными огнями. Это монтер школы устроил. Он раздобыл маленькие электрические лампочки и накануне, поздно вечером, когда все спали, провел искусно шнур и вплел лампочки в ветви елки. Ликованию и радости детей не было конца. Владимир Ильич от всей души веселился и пел вместе с ними. <…> Он колол для них грецкие орехи, наливал в блюдечки чай из горячих стаканов, подкладывал сладостей и ласково следил за всеми, точно все они были его семьей».

Нетрудно заметить здесь черты классического святочного рассказа — о чуде под Рождество, которое меняет судьбы героев. Косвенно об этой устаревшей традиции вспомнил Семен Кирсанов в «Елочном стихе»:

Со временем позиция советского руководства изменилась, и елку объявили вредным пережитком. В 1927 году журнал «Огонек» опубликовал критическую статью: «До сих пор вместе с кружением вокруг дерева родители стараются привить детям ростки религии. Религиозные родители под видом «веселой елки» навязывают детям «боженьку» и другие небылицы вроде «рождественского деда». Большой вред приносит культ елки лесам. Давно уже следовало бы положить предел и мистическому вредному поклонению елке, и порче лесов. Мы надеемся, что агитация союза безбожников окончательно сломит бессмысленный обычай. Вместо того чтобы ставить елку на крест, поставим крест на елку!».

Владимир Маяковский поддержал антирелигиозную агитацию стихотворением «Рождественские пожелания и подарки»:

Елочные базары оказались под запретом; те, кто все же наряжал елку дома, делали это втайне и сильно рисковали. Однако в 1935 году официальная пропаганда совершила очередной кульбит. 28 декабря в газете «Правда» вышла статья за подписью члена ЦК ВКП (б) Павла Постышева: «Следует этому неправильному осуждению елки, которая является прекрасным развлечением для детей, положить конец. Комсомольцы, пионер-работники должны под Новый год устроить коллективные елки для детей. В школах, детских домах, в дворцах пионеров, в детских клубах, в детских кино и театрах — везде должна быть детская елка! <…> Давайте организуем веселую встречу Нового года для детей, устроим хорошую советскую елку во всех городах и колхозах!».

Елки вернулись на улицы и в дома, возобновилось производство елочных украшений, советские поэты в срочном порядке сочиняли стихи и песни для детских праздников. Вот еще один фрагмент упомянутого выше «Елочного стиха» Семена Кирсанова:

Елка снова королева праздника, но уже не рождественского, а новогоднего. Она стала выглядеть иначе: красная пятиконечная звезда на вершине заменила Вифлеемскую, вместо ангелов на ветвях — летчики, танки, ракеты.

Алла Андреева, супруга писателя Даниила Андреева, проведшая несколько лет в мордовских лагерях в 50-е годы, вспоминала: «Потом мы без конца делали елочные игрушки. Сколько я ни говорила «гражданам начальникам», что игрушки берегут всю жизнь, что десятилетиями каждый год у нас в семье вынимали одни и те же любимые елочные игрушки, — ничего не помогало. Все, что мы делали, выбрасывалось, и на следующий Новый год (а елка у них была не на Рождество, как полагается, а на Новый год) опять мы делали бесконечные игрушки».

Итак, советские люди (и не только дети) привыкали праздновать Новый год 1 января. Вместо Христа героем дня стал Дед Мороз, образ которого объединил черты европейского святого Николая, фольклорного Мороза и доброго «дедушки Ленина». В 1937 году ему в помощницы дали Снегурочку — впервые она появилась на празднике в Доме Союзов.

Праздновать Новый год полагалось шумно, активно, с музыкой и танцами. В повести Аркадия Гайдара «Комендант снежной крепости», действие которой происходит во время Зимней войны с Финляндией, дети устраивают новогоднюю елку для раненых бойцов: «Гремит веселая музыка. Дверь поминутно хлопает. Пробегают ребята в маскарадных костюмах. Внутри дети поспешно развешивают по стене картины и гирлянды зелени. Две девочки подметают пол. Нина, со сбившейся прической, в рабочем халате, командует ребятами, украшающими елку. В углу репетирует джаз

».

31 декабря 1941 года Михаил Калинин обратился к советскому народу по радио: «Дорогие товарищи! Граждане Советского Союза! Рабочие и работницы! Колхозники и колхозницы! Советская интеллигенция! Бойцы, командиры и политработники Красной армии и Военно-Морского флота! Партизаны и партизанки! Жители советских районов, временно захваченных немецко-фашистскими оккупантами! Разрешите поздравить вас с наступающим Новым годом».

Во время Великой Отечественной войны случился кратковременный ренессанс христианского Рождества, есть свидетельства о рождественских службах в церквях. Но после десятилетий запретов и гонений религиозный праздник не смог вернуться в повседневную жизнь людей.

Александр Солженицын в романе «В круге первом» упомянул о праздновании Рождества в шарашке пленными немцами и латышами. Алла Андреева описала праздничное представление, которое устраивали заключенные верующие украинки: «Понемножечку все рассаживаются, и начинается мистерия. Рождество Христово. Ангел поет, плачут матери, у которых Ирод детей убил. Потом все, что полагается в этом простом и чистом рождественском мистическом представлении. <…> Пока барачная стукачка бежала на вахту — а барак выбирался самый далекий, — пока надзиратель собирался, шел через всю зону, все уже было давным-давно кончено, и мы сидели тихонечко».

Во всей стране в это время складывается канон советского Нового года. С 1954 года главная детская елка страны проводится в Кремле. В 1964 году на телеэкраны вышел первый новогодний «Голубой огонек». Леонид Брежнев становится родоначальником традиции ежегодного телеобращения главы государства к народу. Салат оливье, селедка под шубой, шампанское и мандарины появляются на праздничном столе, где и остаются по сей день.