Сиротская свадьба в западных районах Смоленской области

Посещение невестой-сиротой кладбища было обязательным и подчеркнуто ритуальным. Она шла на могилу в свадебном платье и свадебном венке в сопровождении подруги-подневестницы: «Ишшо не садились за стол, уже вянок надела, идёть в наряде с падружкаю, с паднявестницей идёть на кладбище и завёть сваих радителей: «Хадитя-ка мне на свадебку!» Са слезами, канешна. Патом приходить — садяцца за стол» (Хиславичский р-н, д. Гута). Сопровождать невесту могла и замужняя женщина старшего возраста — крестная или тетка, — которая  помогала невесте причитать. Чаще всего невеста ходила на кладбище накануне дня венца, в субботу вечарухой, реже — утром венчального дня. Рассказывая об этом обряде, жительницы смоленсикх сел употребляли одни и те же глаголы, указывающие на форму общения с умершим родителем: зовёт, приглашает, гукáет, просит благословения, выет, голосит: «И шла нявеста на магильник, звала матку или батьку, кланилась батьке или матке и плакала. И там ана плакала и выла, и галасила — приглашала матку или батьку на свадьбу» (Шумячский р-н, д. Липовка). Невеста обращалась к родителям плачем, который выступает в обряде как особая форма ритуальной речи:

Приляти-ка, мыя мамухна,

Приляти-ка ты-ка мне сягодни

На вясёлую беседушку,

Дай-ка ты мне, мамухна,

Долю счастливыю.

Плач невесты на кладбище был очень экспрессивным. Она причитала на тот же напев, что и на похоронах. В текстах голошений невеста обращается к умершему родителю с просьбами, призывает его и побуждает прийти на свою свадьбу, жалуется на свою обездоленность.

Специфические «сиротские» обрядовые действия совершались и в рамках обряда благословления невесты, наделения ее счастливой долюшкой, весёлой судьбинушкой. В это время сирота причитала, обращаясь не только к присутствующим родственникам, но и к умершим родителям. Сначала их закликали (называли по имени-отчеству и просили благословления). Невеста плачем призывала всех, кто находился в доме, разойтись и дать дорогу умершему родителю. Гости открывали дверь в хату и расступались, чтобы невеста могла выйти за порог. Там она плачем встречала умершего родителя, который, по народным представлениям, приходил благословить свое дитя.

Третий музыкально-этнографический комплекс смоленской сиротской свадьбы представлен исполнением специальных сиротских песен, которые звучали во время всех значимых обрядов довенечной части ритуала: даров, надевания венка невесте, ее посада (сидения за столом под иконами), благословления, увоза невесты. Это позволяет исполнителям утверждать, что сиротские песни пелись на свадьбе постоянно. Часто исполнением сиротских песен отмечалось начало какого-либо обрядового эпизода, тем самым они служили одним из средств структурирования ритуала. Сиротские песни нередко звучат на свадебных застольях, в том числе на заручинах и девишнике. Поведение участников ритуала в эти моменты пассивно: по словам исполнителей, они сидят, ждут, собираются. Таким образом, главным ритуальным действием на застолье оказывается пение песен: «Сёння вечером сабираются гости — и родные, и ближние саседи. И вот эта сядут за стол и пають песни сиротские. Нявесту сажають за стол, вянок наденуть, а тады, если сирата, играють «Ты река ли мая реченька»» (Ельнинский р-н, д. Рождество).

Описанные музыкально-этнографические комплексы образуют в свадебном ритуале своеобразный сиротский текст, вызывающий аналогии с похоронным обрядом: хождение невесты на кладбище соответствует посещению кладбища родственниками покойного утром поминального дня, призывание плачем родителя на благословление-наделение соответствует приглашению умершего на поминки, а свадебные застолья с пением сиротских песен ассоциируются с поминальным застольем. Таким образом, сиротские обряды представляют собой встроенные в свадьбу поминки, а всю сиротскую свадьбу в целом можно рассматривать как уникальный симбиоз свадебного и похоронного ритуалов.

Основными исполнителями сиротских песен были, по сведениям рассказчиц, чужие бабы, гости. Они могли находиться вне дома и петь под окном, подтверждая сиротский статус невесты или жениха, что вызывало слезы у их родственников: «Ну вот и сиротские песни запели — мы плачем. Я, например, плакала ужасна! У меня атца не была, так тоже плакала. Плачуть так, што ой!» (Починковский р-н, д. Лысовка).

Тексты сиротских песен — особый пласт свадебной поэзии, в которой воплощается диалог между миром живых и миром мертвых. В то же время в сиротских песнях ярко проявляется их лирическая природа, однако в более мягкой форме, нежели в плачах, в которых лирическое чувство обнажено.

В поэтических текстах часто используется прием психологического параллелизма, когда особый статус невесты раскрывается через образы природы. Так в начальных разделах песенных текстов обрисовывается ущербное состояние природных объектов: у деревьев отсутствуют ветви и молодые побеги, сломана верхушка; река характеризуется как не вовремя разлившаяся или заросшая кустами, засоренная камнями и т. п. Подробно описываются природные стихии — сильные бури, буйные ветры.

Сама ситуация сиротства часто осмысливается в песнях как нарушение порядка, например, в такой широко распространенной на Смоленщине сиротской песне, как «Можно познать по веселику, что сиротская свадьба»:

Па чём узнать, па чём примечать сироцкаю свадьбу?

Вотка ня горька, мёд ни салодак, парядачку нету.

В сиротских песнях находит отражение широкий круг мифологических представлений. К примеру, нередко в текстах упоминаются окно и порог дома — места, в народной мифологии имеющие статус пограничных между «этим» и «тем» светом.

По содержанию сиротские свадебные песни обнаруживают много общего с поминальными стихами и похоронными плачами. В них находят отражение и христианские образы.

Гнесинскими экспедициями в западных районах Смоленщины зафиксировано 15 песенных сюжетов, 5 из которых были опубликованы еще в конце XIX века известным исследователем смоленской народной культуры В.Н. Добровольским (см. библиографию). Напевов сиротских песен меньше, чем текстов. Известно, что на Смоленщине все свадебные напевы являются политекстовым (т.е. на один напев распевается целая группа поэтических текстов), в том числе и те, на которые поются сиротские песни. Функциональный диапазон этих напевов в местной свадьбе очень широк: они могут быть связаны как с «прощальными» песнями, в которых описывается расставание невесты с родным домом, так и с дразнилками, смысл которых заключается в ритуальном взаимном высмеивании двух сторон — жениха и невесты. Таким образом, о музыкальной выделенности сиротских песен говорить не приходится. В одном населенном пункте они могут распеваться на несколько напевов.

Для части напевов сиротские тексты являются ведущими, другие же всегда связаны с линией невесты, ее переходом из группы девушек в группу замужних женщин («Можно ли познать по веселику», «Уж ты ёлка-сосоночка», «Ты река ли моя, реченька», «Ти не ясен мяжонный день»). Такого рода напевы, как правило, имеют значительную протяженность, отвечающую развитой форме стиха. Сиротские песни поются в медленном темпе, умеренно громко, спокойно, с распевами на слогах стиха, что соответствует содержанию их поэтических текстов. Именно поэтому исполнители называют эти песни «жалкими», «жалостливыми».

Вторая группа напевов, с которыми связаны сиротские тексты, имеет более широкий функциональный диапазон в свадебном ритуале. На эти напевы распеваются и песни, комментирующие обрядовые ситуации, и песни-дразнилки. Все они поются в подвижном темпе, интенсивно, громко, в духе большинства обрядовых песен данного региона, а их мелодика практически не содержит распевов. Такие напевы с внешней точки зрения слабо корреспондируют с содержанием сиротских текстов, транслируя общий эмоциональный тонус свадьбы-веселья.

О том, как проходила сиротская свадьба в западных районах Смоленщины, в настоящее время помнят только представители старшего поколения. Они хорошо знают сиротские песни и могут исполнять плачи невесты-сироты. В современной практике из всего сиротского обрядового комплекса сохраняется только ритуал хождения невесты-сироты на могилу умершего родителя.

В экспедициях 80-90-х годов XX века гнесинскими фольклористами записаны десятки сиротских песен и плачей, а также многочисленные беседы об обряде. Все материалы хранятся в архиве Проблемной научно-исследовательской лаборатории по изучению традиционных музыкальных культур РАМ им. Гнесиных.