Свадебный обряд мордвы-эрзи Алтайского края

Изменения коснулись и состава действующих в свадьбе сибирской мордвы свадебных чинов, среди которых: сваха, уредив (часто крестный жениха), атявт (отец жениха), покш куда (старший поезжанин), кудат (три помощника главных сватов), горные (родственники невесты), бояраве чакш (девочка из родни невесты)[2].

Сватовство. Сватать невесту обычно приходили поздно вечером, договаривались с ее родителями о сумме выкупа: «Раньше деньги ведь жених платил невесте на дары, договаривалися с родителями. Вот когда сватали, тогда и договаривались. Если любя, старается больше, а если не любя, дак скупяца».

Канун свадебного дня в доме жениха. Перед свадьбой в доме жениха готовили свадебную выпечку: пирог лукш и гульки. Лукш представлял собой слоеный пирог, который венчала испеченная из теста утка с творожной начинкой: «В лукше 7–9 слоёв. Первый слой — блины, патом туда положут мяса, потом ещё положут кашу, другой тварог ложут, а сверху тестом закроют, украсят». Гулькой борисово-никольская мордва называет выпеченный из теста фаллический символ, олицетворяющий репродуктивную функцию жениха: «Гульку отдельно пекут из другова теста. Песни поют, как пекут. А патом её съедают, каждому кусочек» [3].

В этот же день украшали свадебный поезд жениха: «Уже когда завтри за невестой ехать, к дугам калакóл привяжут — на трёх лошадях, и все калакóлами».

Канун свадебного дня в доме невесты. Перед свадебным днем у невесты устраивали девичник. На него собирались девушки — подруги невесты — и из тряпок шили цецки — ритуальные украшения для трех участников свадебного обряда сибирской мордвы-эрзя:«На девичнике девки цветы сашивают из тряпки — цецке – для свахи, для дружка и свата». Во время девичника затапливали ритуальную баню для невесты, куда она ходила вместе с девушками: «На девичнике баню затопят. Невеста, пока мыеца, пойдёт и подружки в баню заходят, а парни в дыру снег кидают, а они оттуда — горячей водой. В бане тоже песни пели, про веник пели».

После посещения бани девушки садились вышивать полотенце дружку жениха, а вечером шли в его дом, чтобы развесить там вышитые полотенца. Этот обряд называется нардамунь каргума (букв. ‘вешать полотенца’)[4]: «После бани в субботу вышивали полотенце дружку, вечером ходили к жениху вешать полотенца — нардамунь каргума. Всю ночь не спали, наряжались. Кто заснёт — пришивали к постели, красили, что утром не узнаешь». Как следует из приведенного интервью, ночью накануне свадебного дня нельзя было спать, а тот, кто нарушал этот запрет, подвергался наказаниям.

Кроме того, за день до свадьбы в доме невесты принято было накрывать стол для гостей. Каждый из них приходил со своей кашей, сваренной в чугунке. Ее раздавали всем присутствующим: «Закон такой был — с невестинай стороны соберут стол, и каждый приносил кашу из чугуна. Когда мы маленькие были, они вот кашу эту, а мы стоим все ребятишки, лет па шесть, па восемь, и нам ещё ложками каждому дадут. А патом мы выросли, мы сами уже стали давать».

Утро свадебного дня в доме жениха, отъезд за невестой. Поутру жених и его свита садились на три подводы и отправлялись за невестой. Но сначала заезжали за свахой и гостили в ее доме: «Перед тем, што за невестой ехать, сначала приедут за свахой. Сваху эта тоже, тама поют всякие песни, сваха стол соберёт — вот што приехали за ней. Угостила, забрали сваху, вот потом уже за невестой».

Встреча поезжан в доме невесты. Родня невесты встречает свадебный поезд жениха с пением корильных песен (паряфкнить) в адрес его родственников: «Когда за невестой пойдут, встречают жениха, паряфкнить поют: «Кода тосо кудатне» («Как там сваты»)».

Когда сваты заходят в дом, у них забирают шапки, чтобы украсить их изготовленными подругами невесты цветами из тряпочек, но за эти венки сваты должны заплатить: «Когда заходят в дом, у всех шапки в это время берут, потом венки (цецки) выкупают и на шапки сразу привязывают и на голову им лóжат». Перед тем, как выкупить венки, поезжан песнями просят выкупить стол: «Перед венками стол выкупают, углы поют: четыре десятки положить [надо]. А если посмотрим, кто побогаче, говорим: «Ещё подай, у тебя же много!» — ещё раз споём». Или: «Когда за невесту зайдут уже, к невесте домой, и вот они все с жениха стороны — друг, сватья, лёльки – садяца за стол, и там они делают цветы. А с невесты стороны мы станем возле стола. Поют. Нам надо деньги, в какой магазин мы ходили, какие цветы купили, сколько денег истратили на этот товар».

В борисовской свадебной традиции сохранился очень важный обрядовый элемент предметно-акционального плана: передача символа девичьей воли — ленточки с кольцом или крестиком — бояраве чакш — девочке из родни невесты. Эту ленточку передавали во время обрядов каши или выкупа невесты: «Когда провожают, когда замуж выходишь и тебя вот увезут, вперёд сядешь на подушку, девочка с тобой рядом сядет. Кольцо … на ленточке привяжут, и на шею этат невеста лóжит, а потом уж, как её уводить будут, брать уж — эта [невеста. — Ш.П.] снимает и на эту девочку надевает — эта она передаёт свою девичью жизнь ей»[5]. Во время выкупа боярава сидела за столом рядом с невестой, а после получения ленточки выходила из-за стола, чтобы на ее место сел жених.

После этого молодых выводили на двор и сажали на повозки свадебного поезда, которые крёстный невесты должен был обчертить ножом по земле: «Когда невесту забрали, уредив — хрёсный — чертит ножом по земле: обходил свадебный поезд».

Венчание. До 1929 года, пока не была разрушена церковь, в Борисово было принято венчаться: «В церкви венчались, я всё время ходила невесту смотреть. Когда за невестой поедут, там жених, сваха, сват — цветы у всех на голове. Они потом к церквы подъезжают, там никаких праздников не разбирали, когда, наверна, закажут, что сёдня вот свадьба будет. В середине в церкви была такой какой-то стол, вкруг его всё невеста да жених ходили. Под невестой тряпку постелют, под ногу положут на пол».

Встреча молодых в доме жениха (паряфкнить): «Жених уехал за невестой, долго не везёт, а его родня выходят на ворота и начинают. Невесту они только какими словами могут назвать: «Стара, извините за выражение, сука, где ты, чё долга не едешь?»; «Чё ни едишь, Таня? Ждать, стоять устали ноги, глядеть устали глаза…»». Было принято выносить выкуп кучерам, которые закрывали ставни на окнах и стучали кнутами по углам дома: «Раньше углы стучали — когда невесту привезут к жениху, кучера окна снаружи закроют, темно чтоб было, и углы дома стучат, просят там кто поллитра, самогонку чтоб вынесли».

По приезде невесту с женихом три раза обводили вокруг стола: «Невесту жених приведёт домой на трёх лошадях, и как заходить, круг стола три раза пройдут». Затем знакомили молодую с печкой: «Невесту подводили к печке, учили, как затоплять, тоже песни пели. Сядут, ну там поедят немношка».

После «знакомства» невесты с печкой в соседней комнате (или у соседей) ей расплетали волосы, потом выводили в накинутом платке. Мальчик (деверь) его снимал, а женщины меняли невесте девичью прическу на женскую — заплетали волосы и повязывали платок^[6]: «Сваха косу расплетает, и нáдвое заплетают, и песни поют все: придут с ней девки или женщины ещё — не одна она плетёт. Песни пели, что расстаётся с девичьей жизнией, косу нáдвое заплетут». После смены прически родные жениха должны были повязать невесту платком, а она трижды срывала с себя платок: «Потом из жениховской родни невесту возьмут платок завязать. Завязали, ага, поют, там… невесту. Не нравица — бросит: «Вай, ну чё теперь не нравица?! Давай, жених где? Иди жених, иди жених!». Опять завяжут, опять поют эту же песню. Опять выбросит, ну раза три».

После смены головного убора невеста выходила на улицу и угощала гостей брагой, а они оценивали походку молодой: «А потом уведут на улицу, эту бражку дают. Кто выпьет и выбросит стакан — посмотрют невесту: какая походка. Раза три-четыре бросют».

Девушки — подруги невесты — стелили постель молодым, которую жених должен был выкупить. Иногда сваха (замужняя женщина) ложилась на постель новобрачных с целью получения выкупа: «Подружки укладывают спать, постель жених выкупает от девок. Другой раз, если сваха ляжет на постель, дык надо выкупить».

Второй день.После первой брачной ночи невеста наряжалась врваную шубу, символизирующую потерю девственности: «На второй день уже снаряжают шубу — оденут. Я, например, несколько раз наряжалась, а у шубы дыры такие наделаю: «Вот, видишь, сёдня волки содрали невесту». Перед гостями дык долго, до обеда ходишь. А у молодых, мошь, сто лет ничё не было, а тут уж шубы рваные». Затем молодые отправлялись за свахой, которую приглашали на застолье: «Раньше закон был, что вот утром жених с невестой встают — по-новой за свахой идут».

Родные невесты с пением трудовых припевок могли приносить в дом молодого дрова для того, чтобы испечь блины — ритуальное свадебное блюдо: «На второй день в дом жениха бревно другой раз привозют или дров, песни поют: «Ой, дубинушка охнет, ой, дубинушка ухнет». Потом дома испилют, расколют — блины пекч». Непременным угощением были и пельмени, для которых по селу собирали мясо: «Под конец уже у жениха мясо собирают ходят, пельмени делают».

В этот же день варили суп из курицы или петуха, символизирующих молодых. Перед этим курицу общипывали и мыли в реке: «На второй день курицу ходили мыть на речку, перья дома сдерут, а мыть — на речку, и купались с невестой». Приготовление блюда из курицы или петуха обязательно должно было сопровождаться исполнением частушек эротического содержания, причем их количество — 40 (счет велся с помощью отметин ножом или углем на потолке) — было строго регламентировано: «Сорокчастушек поют, после пятуха приходят и палочки ставят — кто сколько частушек [споет]. Встают на стулья, на пенёк, если на улице, и поют патом. Только все похабные — сорок похабных, чтобы до единой похабные были хоть русские, хоть мордовские. Она на этих пляшет на стульях или на скамейке, скока она не знает, сбоку мы ей помогаем. Кто сколь знает — галочки [ставят], чтоб сорок».

Куринный суп являлся последним блюдом на свадебном застолье второго дня. Отведав его гости расходились по домам: «А вечером, уж как будут расходиться: «Не надо расходиться, ещё пятуха не съели». И вечером ужинать пятухный суп, и можно расходиться до завтра. Тогда обычая такая была». Знаком окончания свадебного пира служило также поджигание веников: «На второй день веники зажигают — гóрных (родню невесты) выгоняют. На третий день мирятся».

Третий день свадьбы. В этот день было принято играть в покойника.Игра эта имела ярко выраженный эротический оттенок и, очевидно, продуцирующую магическую функцию, направленную на появление потомства у молодоженов: «Покойника под пол пускают и обливают самогонкой покойника. И поят, туда льют и всё самогонкой. У меня муж Володя: «Вай, — говорю, — как ты, тебе там пустили, да все женщины трогают ему везде, туда льют, тебе не эта?!» — «А чё, Таська, я лижу и…» И самогонкой и туда льют, и сюда льют, и везде. Припевают женщины, поют всякие похабные… про этот».

По окончании свадебного веселья сваху в корыте отвозили домой: «А на третий день сваху в корыте домой везут. Везут, везут, свалят, упадёт, а она сидит молчком, схватица, руки не отпускает, чтоб не свалиться, серьёзная морда такая».

Свадьба алтайской мордвы-эрзя проходила без описанных выше многочисленных обрядов только в двух случаях: если невесту воровали или «выходили по вечерам», то есть увозили в дом жениха по обоюдному согласию сразу после сватовства, которое проходило поздно вечером.

При сокращении эпизодов, связанных с песнями свахи, в сибирской свадьбе все-таки сохранилось особое к ней отношение (ее приглашают за месяц до свадьбы; заезжают за ней по дороге в дом невесты; молодые ходят за свахой на второй день, а в конце свадьбы ее увозят домой в корыте).

Несмотря на сокращения, перемещения и трансформации элементов свадебного обряда у сибирской мордвы-ярзи сохранились все основные его этапы: сватовство, предсвадебные обряды в доме невесты (каша, передача символа девичества, баня, девичник, хождение к жениху накануне свадьбы), обряды свадебного дня (встреча поезжан, выкупы, отъезд свадебного поезда к жениху, знакомство невесты с печкой в его доме, смена головного убора невесте, укладывание молодых в постель), обряды второго и третьего дней, а также завершающие свадьбу отгóстки.

Главное же заключается в том, что сохранилась композиционная логика свадебного обряда как переходного (по терминологии А. ван Геннепа), что связано, с одной стороны, с изменением социального статуса жениха и невесты — переход из младшей возрастной группы в старшую (для невесты — «из девиц в молодухи»), с другой стороны, с территориальным переходом молодой в дом и семью мужа. К инициационным обрядам в свадебном ритуале сибирской мордвы относятся передача символа девичества бояраве (в обрядах каши или выкупа), девичья баня, расплетание косы и заплетание волос невесте в доме жениха, повязывание ей платка и первая брачная ночь^[7].

Территориальный переход невесты в семью жениха оформляется ритуалами, связанными с контактами двух родов: это сватовство (пропой), обряд нардамунь каргума (‘вешать шторки’), ритуалы, связанные с дарами и выкупами, встреча поезда с молодыми в доме жениха, знакомство молодухи с печкой, угощение невестой гостей у дома жениха. Контакты двух сторон имеют и музыкальное оформление в виде корильных песен и величаний невесты — паряфкнить.

Музыкально оформлен каждый из этапов свадьбы. В предсвадебный период во время приготовления лукша и гульки для свадебного пирога стряпухи со стороны жениха исполняли специальную песню, в «бане девичества» подруги невесты пели песню «про веник».

В свадебный день в доме невесты во время выкупа цецки — цветочных венков для поезжан — исполнялась песня «Их-яя», специальная песня звучала и при выкупе углов стола. В доме жениха знакомство невесты с печкой и процесс смены ей прически и головного убора (расчесывания волос и повязывание платка) также сопровождались песнями.

На второй день во время приготовления куриного супа исполнялось сорок частушек эротического содержания на мордовском и русском языках. Специально создаваемый шум во время похода к реке, где мыли курицу для супа, также относится к звуковому оформлению обряда. Кроме того, в свадьбе большое место занимают корильные песни, исполняемые родственницами невесты при встрече жениха. Аналогичные песни (паряфкнить) пелись и при встрече невесты в доме жениха.

Формы одиночного пения — причитания невесты (аварькшнимат) и песни свахи — были записаны в фольклорно-музыкальных экспедициях Научно-исследовательского института языка, литературы и этнографии Мордовской ССР в селах Алтайского края в 1975 и 1986 годах. Однако экспедициям 2008–2011 годов, во время которых осуществлялись записи свадебного фольклора сибирской мордвы-эрзя, уже не удалось зафиксировать традиционные формы одиночного пения (причитания невесты, песни свахи, песни матери жениха). Современный свадебный репертуар представлен только песнями, которые исполнялись совместно, хотя некоторые их варианты записаны от одиночных исполнителей. В 2000-х годах от исполнительниц села Борисово и поселка Никольск записано всего 12 образцов эрзянских свадебных песен. Песню, исполняемую во время приготовления гульки для свадебного пирога, удалось записать в 2011 году в  соседнем селе Пещерка Залесовского района.

Свадебные песни сибирской мордвы-эрзя распеваются на два политекстовых напева — напев паряфкнить (используется для корильных и величальных песен) и напев с зачином «Их-яя».

 Политекстовый напев паряфкнить — узко специализированный и относится только к коммуникативной обрядовой линии, связанной с контактами двух родов. Он исполняется при встрече жениха и невесты:

— Паряфкнить (корение)«Кода тоса кудатне» («Как там сваты») поется при встрече жениха около ворот дома невесты;

— Паряфкнить (корение) при встрече невесты у дома жениха (записана в сольном и групповом вариантах);

— Паряфкнить (величание), исполняемое для невесты, «когда к крыльцу подъедет» («разукрашивают»); на этот же напев величают свата, уредива, сваху и кудат (трех поезжан).

Напев, на который исполняются песни с зачином «Их-яя», полифункционален, так как звучит с разными поэтическими текстами в различных обрядовых ситуациях:

— при встрече жениха на крыльце дома невесты (песня «Вай, Вася бояр сват иля ашти»);

— при выкупе углов стола в доме невесты (песня с теми же словами, записана в многоголосном и сольном вариантах);

— при продаже венка из цветов (цецки) свахе и атявту (отцу жениха) в доме невесты;

— при встрече невесты у дома жениха (записана в сольном исполнении);

— во время знакомства невесты с печкой в доме жениха;

— при повязывании платка невесте (песня звучит несколько раз, записана в двух сольных вариантах).

Наиболее древним, потерявшим смысловое содержание элементом поэтического текста считается зачинная строфа свадебных песен, состоящая из междометий «Их-яя» (см.: Девяткина Т.П. Мокшанские свадебные обряды и песни: в прошлом и настоящем. Саранск, 1992. С. 114):

Их-яи-я, яа-ёо-я-ёо-ва-я,

Ва-и-яа-ё-ва-ё-ды-вай-вай.

В музыкально-стилистическом плане она не отличается от последующих строф со смыслонесущим текстом. Этот зачин интонируется каждый раз перед началом поэтического текста, посвященного какому-либо эпизоду обряда (встрече жениха, выкупу цецки и др.). В сибирской традиции свадебные песни с зачином «Их-яя» поются на один напев, который не закреплен за каким-либо из двух родов — жениха или невесты. Однако в метропольной традиции, описанной М.Е. Евсевьевым, песни с таким поэтическим зачином исполнялись на разные напевы, каждый из которых являлся звуковым символом одного из родов: мать жениха пела на «мотив свахи», а подруги невесты, когда благодарили свата за коней и продавали ему платок невесты, исполняли песни на протяжный «девичий мотив».  Интересно, что в описываемом Евсевьевым свадебном обряде песни с зачином из междометий звучали только на пропое, а в борисово-никольской мордовской свадьбе они звучат в течение всей свадьбы − от встречи жениха в доме невесты до повязывания платка невесте в доме жениха.