Традиции праздничной культуры Вологодского края

Никольский район находится в юго-восточной части Вологодской области, то есть на самом юге Русского Севера. Эти слова правдивы вдвойне, поскольку сам город Никольск стоит на реке Юг. Поэтому здесь, на Юге, отдыхают все местные жители. «Где был на выходных?» — «На Юге отдыхал!»

Двенадцать часов на поезде по оживленному северному ответвлению Транссиба до станции Шарья, затем два часа на маршрутке — и вы в Никольске. Способы добраться до Лешуконского или Мезенского района Архангельской области выглядят куда более завораживающими: сутки на поезде, потом автобус, потом двое суток сплава на барже. Или так: сутки на поезде, потом двенадцать часов на «кукушке», а потом еще столько же по лесным дорогам с паромными переправами…

Казалось бы, какие традиции могут оставаться так близко от столицы? Однако никольчан по сохранности традиций можно назвать одними из самых «северных» русских северян. Здесь помнят и традиции домашнего пивоварения, и «съезжие» праздники, обряды завивания бородки после жатвы и многое-многое другое. А объясняется такая уникальная нетронутость края извечной русской бедой — дорогами.

Еще в 1950-е годы, для того чтобы выбраться из Никольска в столицу, надо было проделать долгий путь. Сначала пешком или на лошадях до Великого Устюга. Затем пароходом до Котласа, который находится ни много ни мало в Архангельской области. А от Котласа уже поездом до Москвы. Если мы прибавим к этому не самому короткому пути деревенскую неспешность и «частоту» хождения пароходов и поездов, то получится, что путь от Никольска до столицы занимал примерно неделю. Этим и объясняется высокая степень сохранности повседневной культуры и быта местных жителей: выбраться отсюда было действительно непросто.

В 1960–1970-х дороги стали появляться. Однако, как считают местные жители, лучше бы они и не появлялись вовсе. Дорога до 1990-х годов представляла собой направление, просеку в лесу с колеями глубиной в метр. Более или менее проезжая грунтовая дорога в направлении Вологды продолжалась около двадцати километров до деревни Авксентьево, далее проехать было невозможно. Даже водители полноприводных УАЗов, а других машин здесь в то время практически и не было, останавливались около этой деревни и ждали более крупную машину — «Урал». Эти грузовики также старались не ездить поодиночке, обычно собирался караван в три-четыре машины. Все они соединялись жесткой сцепной: впереди — «Уралы», а следом вереницей уазики. И так, не расцепляясь, ехали 350 километров до нынешней трассы «Холмогоры», идущей из Архангельска в Москву через Вологду. Как рассказывают водители, за рулем можно было и выспаться; машина из колеи все равно никуда не денется.

Своеобразная общинная взаимопомощь в советской редакции; для поездки каждая организация давала по одному грузовику, а руководители согласовывали время поездки. Таким образом, «общинность» проявилась на уровне взаимоотношения государственных организаций, что совсем нельзя назвать традицией. Однако здесь реализовывались те же принципы сосуществования людей, которые действовали многие века и выражались в помочах и братчинах в XVIII веке, переделах земли и круговой поруке в веке XIX. После дорогие водители уазиков устраивали угощение в доме колхозника шоферам «Уралов». А это уже вопрос колхозной чести, так называемая престижная экономика. Тоже традиция, которая живет и видоизменяется.

Приготовление начинается с того, что рожь замачивают. Обычно в небольшую речушку или ручей кладут несколько мешков и держат там их три дня. Потом привозят эту рожь домой, «в гнеты». Мешки складывают один на другой в сарае или на повети и сверху «пригружают» чем-нибудь тяжелым. За те сутки, пока зерно находится под прессом, оно успевает дать небольшие росточки. Далее его необходимо посушить — и здесь опять нужна помощь соседей. Сушат пророщенную рожь на лежанке русской печи. А три мешка, кстати, занимают по площади больше четырех лежанок. Приходится пивовару идти к соседям и разбрасывать будущий солод по разным домам. Снова коллективизм и кооперация — в действии. Когда рожь высушится, ее собирают обратно в мешки и везут молоть. Смелют — и готов солод, первая составляющая будущего пива.

Далее следует собственно варка. Для варки нужна огромная емкость — чан, или шан, как говорят никольчане. Шан — это кадушка высотой около метра и диаметром около 80 сантиметров. Стоит такой шан обычно вдали от домов, позади деревенской улицы, в строении, которое называется «поварня». Рядом с поварней располагается очаг для нагревания камней. Приготовление начинается с того, что в чан засыпают часть солода, потом заливают его горячей водой. Потом еще часть солода, и еще горячей воды, потом еще слой и еще. Пока весь солод не будет замочен. После этого смесь надо довести до кипения. Чтобы сделать это, в шан «садят пожиг».

Делается это так. «Тут каменья в груду складываешь, в кучу. Потом сухими дровами все эти каменья оцепляешь и подсвечаешь их со всех сторон. Это называется «пожиг», — рассказывает нам местный специалист. Разогретые в костре камни-голыши размером в два кулака деревянными щипцами кидают в шан, пока вода не закипит. Это надо сделать быстро, пока камни не остыли: «По-быстрому, кто быстрей, все в шан кладем это. Закипело, прокипело — оставляем. Закрываем плотно и остужаем».

После этого сусло должно «сбежать», то есть отделиться от замоченного солода. Если переложить солода, то сусло «не сбежит», и получится кисель. Такой кисель в пищу не употребляли — отдавали скотине. Ржаной кисель считали невкусным: «Кисель уж мимо — скотине. Животные были, дак скотине уж и давали. Кисель есть кисель. Из гороха кисель — вот тот кисель! Хороший!»

Полученное сусло переливали в особые сосуды — лагуны, где пиво бродило. В них же подавали его на праздничный стол. Иногда у лагунов был специальный кран, как у самовара, через который пиво наливали в стаканы.

«Съезжие» праздники, престолы, всегда были важной частью русской крестьянской культуры. В день, посвященный святому местной церкви, в деревню собирались жители окрестных селений. Девушки одной деревни приезжали в дом к своей родственнице, куме или просто знакомой, переодевались в праздничные наряды, пели, плясали.

Еще в середине XIX века девушки танцевали медленные танцы. Водили хороводы или ходили парами одна за другой под протяжную песню. В конце XIX века под влиянием городской культуры, принесенной крестьянам отходниками, медленные танцы сменились на частушки. Гости разбивались на кружки во главе с тальяночником. Тальянка — северный вариант гармони-трехрядки. В Никольске клавиши левой руки связаны с ударным механизмом, который бьет по небольшим колокольчикам. В кружок выходил человек и пел частушку, потом второй и так далее. Случались даже целые частушечные дуэли. Например, одна из наших информаторов Елена Камкина так «общалась» со своим будущим мужем:

В «колхозные тридцатые» праздники запрещались как кулацкие попойки. В «военные сороковые» было не до них. В «хрущевские пятидесятые» шла антиалкогольная кампания. Варить пиво варили, но пили по домам, деревенских праздников не собирали. А в шестидесятые правительство решило возрождать народные традиции. Вновь, теперь уже по линии культотдела, стали собирать жителей деревни, приглашать фольклорные коллективы. Такой праздник начинался с речи председателя селькома, затем следовали выступления фольклорных коллективов, а потом танцы. Порой под традиционную тальянку с частушками. В девяностые селькомы исчезли, да и культотделам было не до деревенских праздников, а праздники все живут.

Деревенские праздники в Никольском районе приходятся на Петровский пост: конец июня — начало июля, когда сев уже закончен, а сенокос еще не подоспел. Мы приехали на Вологодчину в августе, и почти все говорили нам, что на праздники мы уже никак не попадем: «Уже прошли». Но судьба была благосклонна к этнографам: в деревне Ирданово праздник назначили на 15 августа — никто не жнет и не пашет, а картошку копать еще рано.

С утра деревня выглядела деловой и оживленной. По улице мимо библиотеки то и дело проезжали автомобили. В них были родственники ирдановцев, живущие в Никольске и окрестностях.

Несколько человек собрали по всей деревне лавки и выстроили подобие зрительного зала. Гости принялись занимать места. Впереди справа на лавку с подлокотниками и спинкой сели самые старшие и уважаемые люди. Слева и сзади от них — среднего возраста. И позади всех рядов, на поленнице, ребятишки. Поразительным образом оказались соблюдены все правила проксемики (науки о пространственных отношениях) и семантики: впереди и справа сидели наиболее почетные жители деревни и гости, потом обыкновенные, а ребята оказались немного в стороне.

Библиотекарь рассказал о том, что такое деревенский праздник, потом фольклорные коллективы и все желающие пели песни. В итоге на сцене побывали около трети зрителей. Принцип «Себя показать и других посмотреть» — в действии! И, наконец, тальяночник взял в руки свою тальянку, а женщины образовали кружок и стали петь частушки. Словесных дуэлей, конечно, не было: и возраст у певиц не для озорства, и мужчин в деревне мало. Зато проводили нашу экспедицию специальными частушками: