Проблемы сохранения культуры оленеводов на Ямале

Север. Край света, граница мира. Чем дальше на Север, тем ниже небо. Там, где кончается земля, оно касается океана. Там где кончается земля, вода и воздух сливаются вновь, возвращаясь к состоянию своей первобытной неразделенности.
Земля на Севере эфемерна. Она кажется осадком, тяжелой частью неба или, напротив, илом, всплывшим с морского дна, потревоженного какой-то очень большой рыбой. А с точки зрения птицы, тундра кажется зыбкой протосубстанцией, из которой оформились, разделившись, первостихии: вода, земля, воздух.
Ямальская тундра меньше всего похожа на земную твердь, да и не является таковой. Это вообще не земля, а ил, нанесенный великими реками. И реки бы их давно размыли, если бы не свойство воды превращаться в лед. Он и не дает тундре уплыть в океан. Вечная мерзлота… Константа Севера.

Оленеводы своих оленей, конечно же, пасут, но в своем движении подчиняются биологическому ритму этих животных: летом идут на Север к холодному морю, спасаясь от комаров и гнуса, а зимой на юг — на границу леса, где больше пищи и можно скрыться от пронизывающего ветра.

Люди используют природный инстинкт животных в своих целях, приумножая стадо путем коррекции его траекторий, уникальных для каждой конкретной местности. Для чего ее, местность, надлежит знать досконально. Они и знают каждую кочку тундры, как и каждого своего оленя.

От знания мельчайших особенностей экологии животных, растений, погоды в конечном итоге зависит жизнь целого общества. Например, в сухую погоду стадо должно обходить стороной ягельники. Эти питательные для оленей лишайники очень хрупки и вырастают всего на несколько миллиметров в год. Если выпасать стадо на ягельниках на пути к морю, то надо проводить его быстро, чтобы олень не выедал их до корня, а срывал лишь верхушку. Тогда на обратном пути их можно будет еще раз любимым лакомством побаловать. Когда пасешь в заболоченных низинах, надо следить, чтобы олени дважды по одному участку не проходили и не пили взбаламученную воду, животом потом не страдали.

«Конденсатором» этих древних знаний является каждый взрослый ненец, он же их «ретранслирует» своему потомству. Но не каждый может быть их «ретранслятором» для всего сообщества. Поэтому так важна личность бригадира. Слово «бригадир» — условность. Точнее перевода для ненецкого термина «ясавэй» не подобрать. Ясавэй — это знающий, вожатый, ведущий вперед, обладающий такими качествами личности и складом характера, как бригадир 2-й бригады Ярсалинского совхоза Василий Токелевич Сэротэтто. Он из тех светлых душой людей, с которыми всегда приятно и увлекательно общаться, — настоящий ясавэй. В свои почти шестьдесят лет он производит впечатление молодого человека. И дело даже не в том, что этот статный, сильный мужчина способен неустанно сутки напролет идти, бежать, смотреть за стадом, а в том, что он почти физически излучает любовь к своему миру, не уставая радоваться каждому из его проявлений. Тому, как красив олень. Тому, как легко летит верно брошенный аркан. Тому, как многочисленно и здорово его стадо. Он же — и знаток местности, причем в таких деталях, которые не покажет никакая спутниковая навигация.

Мы, международная экспедиция финских, московских, свердловских и новосибирских этнографов, биологов и антропологов, вот уже месяц живем у озера Хэлевто и кочуем по Ямальской тундре, изучая особенности изменения климата в этих широтах, а также возможные последствия массовой газодобычи с экологической и социально-антропологической точки зрения.

За время работы на маршруте кочевания второй бригады мы не раз побывали в гостях друг у друга, успели подружиться, задать друг другу сотню вопросов, обсудить волнующие проблемы. Познакомившись с жизнью кочевников тундры, не устаешь поражаться тому, насколько мудры их обычаи, насколько организован и до мелочей логичен их быт, дела, заботы, развлечения. Поражаешься и тому, каким мелочам можно радоваться и какие бездны смыслов могут открываться в простых вещах. И следом начинаешь смотреть на свою городскую жизнь уже по-новому: насколько мелочны проблемы городского человека, насколько дорогими средствами он достигает дешевых целей, какими постоянными сверхусилиями ему дается временный душевный комфорт.

Солнце клонится к горизонту. Скоро время сворачивать чумы и ехать дальше, ненцы скажут коротко: «надо каслатъ». Парни в стороне от чумов бросают арканы, упражняются в этом мужском искусстве, а Василий возникает прямо из стада с медицинским железным ящиком в руках, какой бывает у врачей скорой помощи. Весь возбужденный, словно заряженный энергетикой своих животных.

— Вот, мои рабочие инструменты сегодня такие, — улыбается и с видимым удовольствием демонстрирует содержимое стерилизатора: шприцы, иглы, какие-то тампоны.
— Вы тут еще и за ветеринара!
— Ага! Вакцинирую оленей от овода и копытки.

И улыбается так, как может улыбаться абсолютно счастливый человек.

— Смотри, как пацаны здорово арканы «на ветер» бросают. И ты присоединяйся к ним, не стесняйся. Мужик у нас всегда при стаде. Мужик, он к оленю тянется.
— А бросок аркана «на ветер» отличается от простого?
— Ну да. Это бросок как бы с нахлестом, от плеча… Ну, потом еще поговорим, к оленям бежать надо. Я же сегодня дежурный.

Сказал и исчез, убежав за стадом со скоростью спринтера.

На стойбище все всегда при деле, и детки тоже. Помогают взрослым собирать хворост для очага, ходят по воду, играют. Во что играют-то? В окружающую действительность, разумеется. У девочек — куклы кочуют на маленьких кукольных нартах. У мальчиков — арканы и стада из обломков оленьих рогов, луки со стрелами. И те и другие ставят игрушечные чумы, покрышки у которых — позаимствованные у матерей платки.

Взрослые пошли загонять ездовых оленей в кораль. И детки собирают свои чумики и укладывают кукол в игрушечные нарты. Каслают все! Дети с малых лет помогают взрослым по хозяйству, подражают им в своих играх. Детские игры — важнейший канал «межпоколенной» трансляции культурно-значимой информации этноса. Через два-три часа все олени будут запряжены. Матери возьмут младенцев в свои женские нарты с бортиками, специальные, чтобы малыши не вываливались, а кто уже стоять умеет, чтоб руками за них держались.

И аргиши (ненецкий аргиш состоит из четырех-шести грузовых нарт, выстроившихся друг за другом, каждая из которых запряжена парой оленей, привязанных к идущей впереди них нарте. Возглавляются они легковыми упряжками из четырех, редко трех, оленей, перевозящими членов семей), растянувшись по тундре на несколько километров, нарта за нартой, змеящейся по холмам ниткой, чтобы свести к минимуму воздействие на ландшафт тундры, потянутся к новому месту стойбища. Стойбище было и исчезло, не оставив и следа. Так, не оставляя следов, ненцы кочуют по тундре из века в век.

Люди тундры отличаются особым чувством гармонии как по отношению друг к другу, так и к природе. Разумная целесообразность — принцип оптимального природопользования — у них стала категорией внутреннего морального закона: взять от тундры столько, сколько нужно для жизни. Больше — нельзя. Неэтично. «Не перестаю удивляться двум вещам — звездному небу над головой и моральному закону внутри меня», — писал Иммануил Кант.

Это вполне про ненцев. Не про «Газпром» же со «Стабилизационным фондом».
Разумеется, от радостей цивилизации никто не отказывается. Главное, чтобы общей жизни не во вред.

Панты — молодые неокостеневшие рога оленя, марала, изюбря — представляют собой наполненную кровью костную губку. Их срезают в весенне-летний период и консервируют различными способами: варкой, жаркой, сушкой. На Востоке панты используют как в чистом виде — измельченном, так и в смеси с другими препаратами растительного и животного происхождения. Современными учеными установлено, что панты являются источником одного из важнейших изотопов углерода и других биологически активных компонентов, которые принимают участие в процессах оздоровления и способствуют повышению сопротивляемости организма человека к действию патологических и неблагоприятных факторов среды и деятельности. Панты используют в качестве сырья для получения тонизирующего препарата — пантокрина и общеукрепляющего средства ранторина.

Вертолеты сборщиков пантов здесь летают по траекториям и расписанию, как когда-то в Афганистане, в прижим к земле и по ночам. Специфика бизнеса. У пантов долгий путь: Ухта — Москва — Южная Корея. Ямальские панты — это лишь один из ручейков мирового пантового рынка. Реагируя на запрос Восточной Азии, пытаются развивать свое национальное массовое оленеводство даже страны, в которых его не было, — Канада и Новая Зеландия. На мировом рынке высушенное сырье стоит 5–7 долларов за грамм. На Ямале свежесрезанные рога принимают примерно по 200 рублей за килограмм, и расчет не деньгами, а продуктами. «Пантократ» «пантократу» рознь. Иной залетный порой норовит облапошить, всучить просроченный товар, а кто тут сам, как местный, к людям по-людски относится, старается учитывать запросы оленеводов. Варенье, чтобы с ягодками было, выбирает, пряники, чтоб посвежей, водку, чтоб не ядовитая была, и ящики с книгами. Книга здесь точно — лучший подарок, читают все запоем.

Если пересчитать многотысячное оленье стадо в денежном эквиваленте, пусть даже ориентируясь на закупочные цены, получится, что ненцы-оленеводы — богатые люди. Европейских и российских исследователей удивляло, а коммивояжеров так и вовсе раздражало то обстоятельство, что ненцы иногда отказывались продавать оленей. Еще В.П. Евладова, проводившего мониторинг тундры на предмет готовности к построению социализма, пленяло это: ну как же так, забей ненец своих оленей на мясо, и мог бы жить где-нибудь в Сочи, в особняке да на проценты. Но нет, они предпочитают жить неолитическим образом жизни, которым жили их предки, с тех пор как они впервые здесь оказались. Потому что лучше вояжеров знают, что жить на этой земле можно только так — став ее частью. А им хочется жить именно на этой земле. Потому что они — ее часть. Потому что они — ненцы.

— Комар, если внимательно посмотреть, он на оленя похож, такой же мохнатый…
— Сколько стоит в Москве нормальная квартира? …Почти треть всего стада?! Дорого, однако.
— — Ваши финны нас в Финляндию пригласили. Может, действительно, махнем? Сколько от Карского моря до Финляндии километров?.. — прикидывает по карте. — Ха! Да как здесь у нас! В общем, за год со стадом и прикаслаем. Звали в гости? Звали! А куда мы без оленей?..

Да и оленю без человека так же — никуда. Если так случилось, что остался олененок без матери, другие оленихи его кормить не станут, а люди его не бросят, возьмут жить в чум и выкормят из соски. Получится авка — домашний ручной олень. Всегда возле людей. Ласковые, как кошки. Только они — олешки.

Всю ночь жители чума не спали, успокаивали, разговаривали с ним. Финские девушки из экспедиции, побывавшие накануне в чуме Сергея в гостях, принесли в числе подарков сухое молоко. Вот и пригодилось. Сперва олененку развели, потом ребенку. Вырастают авки очень благодарными существами. Нарту тянут очень старательно, с чувством долга, так сказать.

Народы Арктики не прекращали быть этими народами на протяжении эпох, в течение которых вспыхивали и гасли, как спички, империи и цивилизации. Такая стабильность культуры целиком основана на эффективной экологии природопользования, в процессе которого природа успевает полностью восстановить свои ресурсы за сезон.
— Интересно, когда Россия развалится, кому тундра достанется? — услышали мы однажды в начале 1990-х гг. такой вопрос.
Российского государства когда-то не было, и его может не стать хотя бы вследствие альтернативной одаренности российской бюрократии. Жизни в тундре политические метаморфозы не угрожают. …Точнее, не угрожали. До тех пор, пока здесь не нашли нефть и газ.

После чистой тундры ненцев посещать район Бованенково, где вот уже почти сорок лет пытаются наладить массовую газодобычу, — значит обречь себя на депрессию. Как и по всей России, цивилизация на Ямале существует по принципу «гадить, где живешь», только здесь это происходит с заполярным размахом.

Впечатление от полей искореженного металла, зияющих карьеров, буксующих «Уралов» и КрАЗов, хмурых людей, чем-то занятых в жидкой грязи, апокалиптическое. Техногенные пейзажи, свели бы с ума какого-нибудь Сальвадора Дали или Иеронима Босха, они поражают размахом деструктивности индустриальной экспансии по отношению к природе и, более того, ее абсурдом. Освоение Бованенково ведется с начала 1970-х гг., а оно все никак не может дать газ. Сколько государственных денег зарыто в вечную мерзлоту — никто, похоже, и не считал. Но сколько еще потребуется, уже предварительно подсчитано. На одной из пресс-конференций генеральный директор «Надымгазпрома» Виктор Кононов доложил, что масштабное промышленное обустройство ямальских месторождений начнется в сроки, определенные лицензией на их освоение. В целом же на промышленное обустройство полуострова потребуется порядка 70 миллиардов долларов. Такие инвестиционные объемы «Газпрому» в одиночку не осилить, поэтому в соинвесторы, видимо, пригласят зарубежные компании.

Но зачем кого-то приглашать? У нас же есть наш хваленый «Стабилизационный фонд», который правительство не знает, куда вложить, лишь бы он не взорвал нашу сырьево-придаточную экономику. Предлагаем вложить его в вечную мерзлоту Ямала. Чтобы спасти экономику от лишних денег, их можно целиком потратить на нужды «Надымгазпрома», запустив-таки новую программу газодобычи, а полученные от нее в перспективе деньги накопить и вложить в следующую. И так далее. Получим эдакую самодостаточную экономику «газового факела», из тех, что уже полвека «украшают» индустриальный пейзаж северных месторождений. Его бы на герб России, орлу в лапу.

2-й бригаде Василия Сэротетто с маршрутом каслания еще повезло. Он пролегает лишь мимо заброшенных карьеров, хотя и там надо смотреть внимательно — кругом торчит какая-то арматура. А вот 8-й бригаде выпало «счастье» — Бованенково оказалось именно на пути их кочевания. И не обойти никак. Слева и справа такие же стада идут. Пройти с юга на север возможно лишь по определенным траекториям, чтобы не задеть траекторию параллельно кочующего стада, и надо сделать так, чтобы олени не вытаптывали собственные пастбища, тогда растительность успеет полноценно восстановиться к следующей весне. Так что сегодня на Ямале места для полноценного кочевания в обрез. Ведь перевыпас — это истощение пастбищ, следовательно, и истощение стада: недокорм, болезни, падеж. Тундра большая, но места в обрез. А тут еще этот «Газпром».

По дну моря же можно прямо от Бованенково газопровод проложить. Или в жидком виде транспортировать. Ведь если труба тундру разрежет, нам больше не кочевать, а значит, и ненцами нам не быть, — рассуждают ненцы. — Даже если переходы сделают, как они обещают, олени через их не пойдут. Чуют, как труба гудит. Да и вряд ли они сделают все, как обещают.
— Честно говоря, непонятно, каким образом будет обеспечена безопасность транспортировки газа по трубе, — комментирует проект эксперт в области геологической экологии Ямала Ксения Ермохина. — Из-за давления мерзлоты здесь в норме подвижки почвы до тридцати метров. Проложили по косогору, а в следующий сезон он весь ушел в оползень. Труба будет рваться, как гнилая нитка.
Как сделать так, чтобы не рвалось, еще толком не знают, но для донесения до народа «гласа государства» при одном из подразделений газовых компаний есть представитель по связям с общественностью. Оказавшись при должности, он летает по стойбищам и разъясняет «политику партии». Разъясняет, как умеет, в интонациях, в каких с народом в России традиционно разговаривают чиновники: «Против государства не попрешь», «От вас ничего не зависит, ищите, где будете каслать», «А ты,
женщина, вообще отсюда выйди» и так далее, в том же духе. Но люди не идиоты. Они все прекрасно понимают.

— Нам говорят, что для нас поселок построят, и не надо будет каслать, — говорит Екатерина Хороля. — Уверена, какой-нибудь, действительно, построят, и загонят нас в резервацию, чтобы не мешали. И что нам там делать? В петлю лезть?

Именно в этом причина высокого уровня суицида среди людей традиционной культуры во всем мире — в разрушении традиционного уклада жизни, вызываемом разрушением экосистемы, вне которой человек себя не мыслит. Кочевнику резервация — что тюрьма. Не один народ традиционной культуры в них превратился в маргинальный люмпенизированный придаток «цивилизации», спиваясь и вешаясь от безделья и безысходности. Это вместо того, чтобы самому стать спасителем цивилизаций, выведя их из техногенной воронки.

Когда окупятся издержки индустриального освоения Севера и окупятся ли они вообще, по большому счету не известно. К прямым издержкам еще прибавятся расходы по содержанию люмпенизированной популяции. Дело уже не только в том, что никакие государственные стратегии не могут служить оправданием лишения народа права быть собой, но и в том, что нефтегазовая стратегия гибельна для России в целом: раскупорить очередное богатейшее месторождение — значит, воткнуть в себя очередную наркотическую нефтедолларовую иглу.

А на автомобильном салоне в Детройте уже экспонировался автомобиль, работающий на водородном топливе. В Швеции уже наметили сроки серийного выпуска этих автомобилей и полного отказа от нефти и газа. Исследования в области разработок экологических источников энергии составляют приоритет ее национального финансирования. В то время как наиболее развитые в плане экологизации экономики страны мира, а это в первую очередь наши соседи по Полярному кругу — страны Скандинавии, уже стоят на пороге массового внедрения альтернативных возобновляемых источников энергии, Россия пытается вовлечь инвесторов в проекты, напоминающие анекдот: «Бизнес по-русски — это украсть ящик водки, продать, а деньги пропить». Зачем ей новые нефтедоллары, когда она старые не знает куда деть?

И это притом, что России Бог дал не только нефть и газ, но гораздо большую ценность — тонко сбалансированную, отточенную тысячелетиями, эффективную, экономическую систему — оленеводство.

Будущее может быть основано только на принципах экологических экономик. Мировая экономика не может наращивать производство энергии бесконечно. Если она будет это делать теми же темпами, что и в XX в., то уже в XXIII в. Земля будет производить столько же энергии, что и Солнце, что, как вы понимаете, невозможно. Поэтому, если человечество хочет жить, оно обязано воспринять опыт культур, основанных на возобновляемых источниках энергии, выведя его на соответственно новый технологический уровень, с одной стороны, и переоценке ценностей в плане коррекции собственных потребностей — с другой.

Как это ни забавно может показаться, но оленеводство и по рентабельности является альтернативой той же нефтегазодобыче. И это также доказывается с помощью калькулятора. Истории «покорения» Севера в районе Бованенково почти сорок лет. По сообщению Виктора Кононова, в настоящее время на Бованенково ведется строительство дороги к будущему аэропорту, объектов водоснабжения, котельной, а также общежития на полторы тысячи человек. То есть спустя сорок лет промышленного освоения такие вопросы, как водоснабжение, котельная, общежитие, все еще остаются актуальными.

А сколько тонн пант ямальских оленей выращено за эти сорок лет и продано в той же Корее? Примерно можно посчитать. Вертолет поднимает по штатному расписанию полторы тонны груза, а когда нужно — и все три. Обычно, когда пилоты отрабатывают полулегальные заказы, вертолет отрывается от земли с видимым усилием. За лето полноценный облет такими вертолетами по всем стойбищам совершается раз десять как минимум. 30 тонн… 30 миллионов граммов. По семь долларов… На этот запрос калькулятор в мобильном телефоне выдает фразу: «Результат не помещается на дисплее». Считаем на бумаге. 210 миллионов долларов в год при кустарном полулегальном промысле. За сорок лет — 8400 миллиардов долларов принесли только оленьи рога с одного только Ямала. Вопрос только — кому? А Бованенково невесть сколько уже зарыло в мерзлоту, и еще 70 миллиардов просит. Так что ответ на вопрос: какую отрасль на Ямале умно развивать, а какую консервировать, очевиден.

На выращивание пантов олень не требует инвестиций в сотни миллиардов. Оленевод не требует пособий по безработице. Олень хочет лишь одного — чтобы ему давали пастись, не захламляя пастбища калечащим ноги металлом. Оленевод хочет лишь одного — иметь право самому решать: быть ему оленеводом или не быть. To be or not to be. Гамлетовские вопросы в пространстве тундры звучат и резонируют объемно как нигде.