Очереди в мастерскую, неземные краски и сделка с дьяволом

Илья Репин вспоминал, что Архип Куинджи различал тончайшие оттенки. Химик Дмитрий Менделеев и физик Федор Петрушевский проводили специальные опыты: определяли, насколько точно люди могут распознавать цвета. По словам Репина, Куинджи «побивал рекорд чувствительности до идеальных точностей».

Художник работал в лаборатории Менделеева: экспериментировал с пигментами, чтобы выявить новые эффектные сочетания, изучал краски на основе битума. Иван Крамской писал: «Меня занимает следующая мысль: долговечна ли та комбинация красок, которую открыл художник? Быть может, Куинджи соединил вместе (зная или не зная — все равно) такие краски, которые находятся в природном антагонизме между собой и по истечении известного времени или потухнут, или изменятся и разложатся до того, что потомки будут пожимать плечами в недоумении: от чего приходили в восторг добродушные зрители?»

Битумные краски становились матовыми при высыхании, а когда Куинджи подмешивал в них алюминиевую и бронзовую пудру, появлялся едва уловимый блеск. Но эффект свечения достигался и тонкой работой: художник нанес на серебристую гладь Днепра тонкие темные штрихи и этим добился мерцающего, вибрирующего лунного отражения. На фоне освещенной реки стали различимы заросли трав, ветряная мельница, прибрежные камни, пригорки на берегу. А сочетание теплых тонов земли и холодных оттенков воды и неба визуально сделало пейзаж объемным.

Местность, которую Куинджи изобразил на картине, он посетил в 1870-х годах, когда возвращался из заграничной поездки в Мариуполь. Живописец в течение нескольких месяцев создавал полотно по памяти в своей мастерской на Малом проспекте на Васильевском острове в Санкт-Петербурге. Слух о новой картине разошелся по Петербургу, и под окнами мастерской стояли желающие увидеть необычный пейзаж.

Каждое воскресенье Куинджи на два часа открывал двери своей мастерской. Сюда приходили друзья писателя — Иван Тургенев и Иван Крамской, Яков Полонский и Дмитрий Менделеев. В мастерскую однажды заглянул великий князь Константин Константинович Романов. Ночной пейзаж так понравился ему, что он купил еще не оконченную картину за пять тысяч рублей — в то время это около 200 средних месячных жалований.

Куинджи закончил «Лунную ночь на Днепре» в сентябре 1880 года и через месяц выставил ее в зале Общества поощрения художников на Большой Морской улице в Санкт-Петербурге. Это была первая выставка в истории русской живописи, на которой демонстрировали только одну картину. Окна закрывала плотная драпировка, а полотно освещал луч света.

Желающих увидеть картину было много. Чтобы избежать давки, посетителей пускали группами. Один из друзей Куинджи, Яков Полонский, писал: «Положительно я не помню, чтобы перед какой-нибудь картиной так долго застаивались… Что это такое? Картина или действительность?» Посетители восторгались тем, как реалистично и тонко художник изобразил сияющий под луной Днепр. Скептики заглядывали за полотно, искали специальные лампы. «Иллюзия света была его богом, и не было художника, равного ему в достижении этого чуда живописи»,  — вспоминал художник Илья Репин. По заказу меценатов Куинджи написал две авторские копии лунного пейзажа.

Современники Куинджи не верили, что подобного эффекта свечения можно достичь только искусной живописью. Его обвиняли в использовании «лунных» красок и даже в «сделке с дьяволом». Критики писали, что специальные краски помогал делать друг художника, химик Дмитрий Менделеев, а освещение полотна готовил физик Федор Петрушевский.

Однако «лунный эффект» живописец действительно создал лишь с помощью мастерства и техники. Петрушевский и правда вел исследования в области цвета и света, но он не помогал Куинджи, а напротив — описывал его опыт. На одной из лекций в 1883 году, уже после выставки с «Лунной ночью», он рассказывал о том, что «иные картины имеют лучший вид при огне, чем при дневном освещении. Картины, изображающие лунное сияние, отраженное водой, часто представляются лучшими или, по крайней мере, более блестящими вечером, чем днем, так как светлые тона получают перевес над фиолетовыми, синеватыми и другими тонами воды».

Современники прозвали этот прием «эффектом Куинджи». Художник Павел Чистяков писал коллекционеру Третьякову: «Все пейзажисты говорят, что эффект Куинджи — дело нехитрое, а сами сделать его не могут».

После выставки владелец картины, великий князь Константин Константинович, увез картину в Париж. Из Франции он должен был отправиться в путешествие по Атлантическому океану и намеревался взять пейзаж Куинджи с собой. Писатель Иван Тургенев, который в то время находился в Париже, уговаривал князя оставить полотно на выставке в галерее Зедельмейера в Париже. Он опасался, что влажный морской воздух и солевые испарения испортят «Лунную ночь». А Куинджи даже грозился подать в суд, если его картина окажется на корабле. Однако великий князь не послушал советов: не мог расстаться с полотном. Он писал в дневнике: «Захватывает дух, не можешь оторваться от ослепляющей, волшебной картины, душа тоскует. На картине Куинджи все это выражено, при виде ее чувствуешь то же, что перед настоящей рекой, блестящей ярким светом посреди ночной темноты».

На борту фрегата «Герцог Эдинбургский» полотно находилось почти два года — столько Константин Романов был в путешествии. Некоторое время корабль стоял в жарком порту Греции, когда великий князь посещал Афон.

«Лунная ночь» в пути действительно пострадала. В 1882 году Романов привез полотно автору на реставрацию. Куинджи вспоминал, что увидел свою работу потускневшей, с царапинами и местами — с солевым налетом. Художник обновил пейзаж, но полностью восстановить картину ему не удалось.

Сегодня «Лунная ночь на Днепре», которая путешествовала с великим князем по морю, хранится в Государственном Русском музее в Санкт-Петербурге.