Наталия Гончарова

Наталия Гончарова родилась 21 июня 1881 года в отцовской усадьбе Ладыжино в Тульской губернии. Ее родителями были архитектор Сергей Гончаров и дочь профессора Московской духовной академии Екатерина Беляева. ​​Будущая художница принадлежала к дворянскому роду, который происходил от калужского купца Афанасия Гончарова — основателя Полотняного Завода. А также приходилась правнучатой племянницей своей тезке Наталье Гончаровой — жене Александра Пушкина.

В 1891 году семья переехала в Москву, где Наталия Гончарова поступила в Четвертую женскую гимназию и закончила ее с серебряной медалью. Гончарова попробовала поступить на медицинские курсы, но бросила их через три дня. Позднее Марина Цветаева вспоминала их беседы: «Не вынесла мужеподобного вида студенток-медичек». Затем полгода она училась на историческом факультете Высших женских курсов и только потом поняла, что хочет стать художницей. В 1901 году Гончарова поступила в Московское училище живописи, ваяния и зодчества на скульптурное отделение в класс Павла Трубецкого. Там же она познакомилась с художником Михаилом Ларионовым, который заявил ей: «У вас глаза на цвет, а вы заняты формой. Раскройте глаза на собственные глаза!» Под его влиянием художница начала создавать импрессионистские полотна и перешла на курс живописи к Константину Коровину. Однако Гончарова продолжала заниматься и скульптурой. Так в 1904 году она получила малую серебряную медаль за анималистические этюды.

Затем Гончарова увлеклась фовизмом. Она начала писать в примитивной манере, а также использовать в своих работах крестьянские мотивы и иконописные приемы. К этому времени относятся картины «Мать», «Хоровод» и «Уборка хлеба». Художница представляла их на выставках Московского товарищества художников, Осеннем салоне в Париже и в салонах журнала «Золотое руно». Также она оформляла скульптурные фризы некоторых московских особняков и разрабатывала дизайн обоев. А в 1909 году Гончарова создала эскизы декораций и костюмов для театральной постановки «Свадьбы Зобеиды» в частной студии Константина Крахта. Однако учиться художница больше не хотела. Она прекратила платить за обучение, и ее отчислили.

Первая персональная выставка Гончаровой открылась в литературно-художественном кружке Общества свободной эстетики в марте 1910 года. На картинах были изображены обнаженные женщины, напоминающие скифских каменных баб. Газета «Голос Москвы» опубликовала анонимный отзыв, в котором назвала картины «Натурщица с закинутыми за голову руками» и «Натурщица с руками на талии» порнографическими. В царской России считалось непозволительным, чтобы обнаженную натуру изображала женщина. Гончарову обвинили в распространении «явно соблазнительных картин». Однако суд ее оправдал, так как официально эта выставка считалась закрытым событием.

В 1910 году Наталия Гончарова вместе с Михаилом Ларионовым, Петром Кончаловским, Ильей Машковым и Аристархом Лентуловым основали футуристическое объединение «Бубновый валет». В него вошли художники, которые отрицали академические и реалистические традиции в живописи. Однако вскоре произошел раскол: большинство бубнововалетцев ориентировалось на новую европейскую живопись, а Гончарова и Ларионов стремились соединить приемы европейской школы с традициями русского народного искусства, иконописи, лубка, крестьянской примитивной живописи и восточной культуры. Художница писала в дневнике: «Сезанн и иконы равноценны, но мои вещи, сделанные под влиянием Сезанна и под влиянием икон, совсем не равноценны. <…> Я совсем не европеец».

Гончарова и Ларионов покинули объединение и вместе с единомышленниками Владимиром Татлиным и Казимиром Малевичем создали новое — «Ослиный хвост». В 1912 году открылась одноименная выставка. На ней Гончарова представила четырехчастный цикл «Евангелисты». Художница изобразила святых не по канонам, а также использовала мотивы древнерусского лубка, то есть соединила христианство и язычество. Из-за этого выставку со скандалом закрыли. Однако Гончарова не провоцировала публику специально, она писала: «Если у меня и происходят столкновения с обществом, так только из-за непонимания последним основ искусства вообще, а не из-за моих индивидуальных особенностей, понимать которые никто не обязан». Также в 1912 году художница начала иллюстрировать произведения поэтов-футуристов. Например, она оформила книги «Игра в аду» и «Мирсконца» Алексея Крученых и Велимира Хлебникова, а также сборник «Садок судей» №2.

Футуристы, в том числе и Гончарова, экспериментировали не только над своими произведениями, но и над внешностью. Они раскрашивали лица «лучистым рисунком» и прогуливались в таком виде по Кузнецкому Мосту. Этот грим изобрели Гончарова и Ларионов: желтыми, зелеными, красными и синими красками они рисовали круги на щеках и сеть лучей по всему лицу. В манифесте «Почему мы раскрашиваемся» 1913 года художники писали: «Мы связали искусство с жизнью. После долгого уединенья мастеров мы громко познали жизнь, и жизнь вторгнулась в искусство, пора искусству вторгнуться в жизнь. Раскраска лица — начало вторжения». Кроме того, такие прогулки в сопровождении журналистов стали рекламной кампанией ретроспективной экспозиции Гончаровой.

Выставка открылась осенью 1913 года в московском «Художественном салоне» на Большой Дмитровке. Наталия Гончарова представила более 750 произведений, созданных за 13 лет. Зрителей поразило количество картин и стилей. На выставке были представлены и импрессионисткие пейзажи, и примитивистские картины на религиозные и крестьянские темы, и полотна в стилях кубизм, футуризм и лучизм. Илья Зданевич вспоминал: «Она так увлекалась работой, что достаточно ей было что-либо увидеть или услышать — она тотчас писала картину». А сама Гончарова говорила: «Все, что до меня, — мое. Эклектизм — одеяло из лоскутов, сплошные швы. Раз шва нет — мое. Влияние иконы? Персидской миниатюры? Ассирии? Я не слепая. Не для того я смотрела, чтобы забыть». Поэтому часто искусствоведы называют направление, в котором она писала, «всёчеством».

Выставка стала крупнейшей персональной экспозицией XX века и прославила Гончарову. Александр Бенуа написал, что «очень много пережил за эти два дня», пересмотрел свое отношение к ее творчеству и «поверил». Три работы художницы закупили в коллекцию Третьяковской галереи. А известный российский модельер Надежда Ламанова попросила ее разработать дизайн для своих платьев.

После выставки Сергей Дягилев предложил Наталии Гончаровой оформить балет «Золотой петушок» для его театральной антрепризы. По легенде, он отправил ей 50 телеграмм, но художница согласилась только тогда, когда Дягилев пригласил ее вместе с Ларионовым. Гончарова создала яркие декорации и костюмы в авангардной живописной манере с восточными и русскими народными мотивами. После премьеры, которая прошла 24 мая 1914 года в парижском театре Гранд-Опера, критики писали, что Гончаровой удалось найти цветовое соответствие духу пушкинского театра и музыке Николая Римского-Корсакова. А через месяц в галерее Поля Гийома открылась выставка картин Гончаровой и Ларионова. Так художница стала известна и на Западе.

Когда началась Первая мировая война, Гончарова вернулась в Россию. Она выпустила серию литографий на патриотическую тему «Мистические образы войны». Также она создала сценографию для постановки «Веера» Карло Гольдони в Камерном театре Александра Таирова. Эту работу Гончаровой высоко оценил режиссер Всеволод Мейерхольд. А в апреле 1915 года прошла ее последняя прижизненная выставка в России.

Затем Гончарова и Ларионов стали постоянными художниками Русских сезонов Дягилева и в 1915 году присоединились к антрепризе в швейцарском городе Уфу. Вместе с ней они гастролировали по Европе. Особенно художницу впечатлила Испания, мотивы этой страны стали основными в ее творчестве на следующие 10 лет. До 1929 года — смерти Дягилева — Гончарова оставалась его главным театральным художником. Она оформила балеты «Садко» и «Полуночное солнце» на музыку Николая Римского-Корсакова, а также «Свадебку» и «Жар-птицу» Игоря Стравинского.

После Октябрьской революции 1917 года художники оказались в вынужденной эмиграции. Они обосновались во Франции в Латинском квартале на улице Жак Калло. До сих пор на первом этаже их дома можно найти кафе La Palette, где Гончарова и Ларионов часто обедали. Недалеко от дома — на улице Висконти — находилась мастерская художницы.

В начале 1920-х годов Гончарова выставлялась в парижских галереях «Осенний салон» и «Салон независимых». А также иллюстрировала книги, преподавала, оформляла парижские балы и создавала эскизы нарядов для Дома моды Шанель, балерины Иды Рубинштейн и журнала Vanity Fair.

Летом 1928 года в парижском кафе «У маленького Сен-Бенуа» Гончарова познакомилась с поэтессой Мариной Цветаевой. После встречи Цветаева написала эссе «Наталия Гончарова». Она сравнила судьбы художницы и ее двоюродной прабабушки, а также пушкинскую поэзию и гончаровскую живопись. Эссе напечатали в пражском журнале «Воля России» в 1929 году.

В Париже Гончарова пережила и немецкую оккупацию. А после Второй мировой войны бельгийский художник Мишель Сёфор написал статью «Абстрактное искусство: его зарождение, его первые мастера» о двух русских лучистах — Гончаровой и Ларионове. А в декабре 1948 года открыл их выставку в галерее «Два островка».

Наталия Гончарова говорила: «Мы с Ларионовым как встретились, так и не расставались». Однако официально художники поженились только в 1955 году: чтобы в случае смерти одного из них работы остались в семье.

В 1961 году Наталия Гончарова тяжело заболела и перестала выходить из квартиры. Скончалась она 17 октября 1962 года в Париже. Похоронили художницу на кладбище в Иври-сюр-Сен. После смерти Гончаровой парижский Музей современного искусства организовал в ее честь ретроспективную выставку.