Родильно-крестильный обряд белорусов-переселенцев Омского Прииртышья
У белорусов-переселенцев рубежа XIX–XX веков родинный обряд, совершавшийся в селах до 1970-х годов, условно можно разделить на три периода: собственно роды, хресьбины или хрезьбины — крещение младенца с последующим застольем и ответки — посещение родихи деревенскими женщинами.
Начавшиеся роды старались утаить от посторонних глаз: «На языки поднимать нельзя, тайна это, родихе будеть плохо родить» (д. Кейзес). Роды обычно происходили в доме, к рожающей женщине приглашали бабку повитуху. В деревне насчитывалось до десятка повитух. Обычно приглашали ту же бабку, которая принимала у женщины первого ребенка. Участие в родах могла принимать свекровь или мать роженицы, они помогали повитухе. Мужчин и детей на момент родов удаляли из дома. Однако если роды затягивались, то в дом приглашали мужа родихи, заставляли его снимать штаны и бросать у порога, а родиху — трижды перешагивать через эти штаны. Также роженицу водили вокруг стола, распускали ей волосы, освобождали одежду от узелков. Нередко женщины рожали стоя, держась за концы полотенца, продернутого сквозь кольцо в потолке: «Тятя пойшов за бабкой Афанасихой, а мама зачапила вытиральник за кольцо у потолке, а краи мне у руки дала. Так и рожала стоя. Раньше усе стоя рожали. Ищо цыпляли вытиральник за зубы бороны. Убьють еты зубы в потолок и цыпляють» (д. Кейзес).
При благополучном исходе родов ребенка заворачивали «у пóлку»: мальчика — изготовленную из отцовской старой рубахи, а девочку — из материнской юбки. При этом бабка перевязывала новорожденному пуповину суровой ниткой или материнским волосом, послед закапывала в подполе на завалине у печи. Высохший и отпавший конец пуповины «закручивали у стужку и клали за викону»: «када дятёнок станить понимать, отдаси яму етат пуп, кап развязав. Во тады ён у жизни усё будеть знать и уметь» (д. Соловьевка).
Заранее готовить вещи для новорожденного не полагалось, «пóлки приносила бабка, и пояс ина дома сшиеть или звяжить з ниток и тода етым поясом дятенка спавьéть» (д. Соловьевка).
До 1930-х гг. по истечении трех дней после родов ребенка возили крестить в церковь в соседнюю русскую деревню Рагозино. Поп нарекал новорожденного именем. По возвращении домой из церкви устраивались хресьбины. На них приглашали близких родственников родихи и ее мужа, в передний угол под икону (на кут) усаживали кума с кумой и бабку. Кум дарил деньги, а кума намётку (полотенце) или товар (отрез материи) крестнику. После совершения обряда размыва рук, «родиха вешала бабке на шею намётку» (д. Соловьевка). Бабка продавала гостям кашу, приговаривая заговор-пожелание: «Унучкý на хресьбины кашу згутувала, кап рос висока, ходив далёка, кап дав яму Бог щасливую долю. Кашу схапитя, а тады хоть и горшок побитя!» (д. Соловьевка).
Ответки были строго приурочены к определенному дню — первому воскресенью после родов: «хошь в субботу родишь, а у скрысеньне придуть — такей закон» (д. Соловьевка). В ответки приходили без приглашения только женщины деревни, а мужчины, дети и девушки не допускались. Куму, кума и бабку «качали на лавке», «садили ў санки зимой», «летом катали ў карыте». «Катають до тых пор по дяревне, пока яны не поставють гостям выпивку свою, и пяють песни про их» (д. Соловьевка).
В советский период (до 1970-х гг.) родины в отдаленных от районного центра деревнях проходили по старому обычаю, характерному для дореволюционного периода. Женщины предпочитали не обращаться в больницу. В момент родов свекровь шла за повитухой, а муж «ехав за фельшарицей». Бабка по-прежнему руководила процессом родов, закапывала в подполе место (послед), но бáбила (принимала роды и перевязывала пуповину) женщина-фельдшер. Примечательно, что медперсонал не противился сложившимся обрядам, а, наоборот, принимал в них активное участие. Так, в 1963 г. был совершён обряд перепекания ребёнка в семье Матюковых с участием медицинского работника (д. Соловьевка).
Повитуха (бабка) на селе продолжала быть главной помощницей при родах. Она предсказывала судьбу новорожденному: «Хорошая была баба Костичиха. Ина, бывало, идеть на родины, дык сперва идеть под вакно подглéдить, икая кому доля будеть: хто пьяница будеть, кому утопицца, хто там повешаецца — усё видить. У вакно подóйдить и усё видить у хати, кому от чаго помéрти етому человеку» (д. Соловьевка).
И в 1970-е годы повитухи продолжали помогать роженицам ухаживать за ребёнком. Сорок дней бабка купала новорожденного, сопровождала родиху в баню, «кап яé там не задушили черти одну». В день хресьбин бабка «погружала» ребёнка, добавляя при этом в обычную воду свою посвяцоную. Затем новорожденного трижды окатывала водой, целовала в спинку и сплёвывала с приговором: «С мора вода, с Сашки ўсякая беда. Водица з мора, расти, детка, скоро» (д. Соловьевка). Роженица присутствовала при этом обряде, набрасывала на ребёнка пелёнку. Бабка, читая молитвы, носила крестника вокруг стола, за ней следовали кум с кумой. Стол в названной местности считают божьей ладонью, вот почему родильные и крестильные обряды связаны с ним: «Ох, я Вальку дóвга родить не могла, а як обвила мяне баба крух стола, так я и ўсё» (д. Соловьевка). После троекратного обхода вокруг стола бабка передавала мальчика через стол куму, а девочку — куме. Имя ребёнку давала повитуха или «фельшарица», в редких случаях могла распорядиться свекровь или родители младенца. К назначенному часу приходили родственники, бабка с роженицей размывали руки, повитухе дарили «намётку не мене четырёх метров товару», кума с кумой обвязывали рушниками через плечо и всех троих «садили под божницу на кут». Далее праздновали хресьбины и ответки так же, как и в старое время.
После 1970-хгг. детей стали рожать в родильных домах, поэтому в настоящее время институт повитух полностью утрачен и на селе их не осталось. Последние роды в домашних условиях произошли в 1987 г. в роду Матюковых у А.Я. Зуевской (1963 г. р.). Роль бабки выполняла ее мать — Е.Е. Шелковская.
На хресьбинах повитуху стала заменять посажёная бабка, «которая уже отмылась», т. е. вышла из фертильного возраста. Все так же она продает кашу, но вырученные деньги отдает родихе. По-прежнему чествуют кума и куму, обвязывают их тканью. В застолье толкуют о красоте рожающей женщины: «Курочка нясецца — грабёнка красная». Как и раньше, «в хресьбины» приходят по приглашению, а «в ответки» — только одни женщины села без мужчин и детей.
Хресьбины и ответки, по словам информантов, принципиально различаются не только с точки зрения обрядовых действий, но и по репертуару исполняемых песен. «На хресьбинах хресьбины пяють, а в ответках пьють, гуляють, дурняцца, пяють, пляшуть» (д. Соловьевка). Во время хресьбинного застолья песни «дужа длинно и красиво выводили» (д. Соловьевка). Исполнялись только величальные песни для кума, кумы, бабки, родихи и отца новорожденного.
Не судите гости
Вы на мою честь,
Я рада-радёхонька,
Что вы в мяне есть.
Первые гости –
Кум ды кума,
А вторые гости –
Брат ды сестра.
(д. Кейзес, аудио 03).
Восхваление кума и кумы таит в себе особый обрядовый смысл: «Кум, кума и бабка бяруть на сябе грех рабёнка. Бабка яму судьбу нарекаеть, а кум тады главным сватом становицца и свадьбу вядéть. Кума подарки на свадьбе збирáеть и своей хреснице фату знимáеть. Большая ответственность» (д. Соловьевка). «Первые гости — кум ды кума», они же есть и «вторые гости — брат ды сестра». Величальные песни подчёркивают родственную основу, заложенную в родинном обряде. Кумовьями назначались обычно братья мужа и сёстры родихи. При этом, кумовья, посаженые к первому новорождённому в семье, сохраняли свой обрядовый статус по отношению к последующим, так же, как и повитуха.
В величальных песнях воспевается расторопность мужа родихи, сообразительность повитухи, подготовка к хресьбинам. Во многих величальных хресьбинных песнях нашёл отражение мотив одаривания, закреплённый, видимо, благодаря обряду:
А хтой-то у нас (2)
Заняв куток?
Молодэй кумок
Заняв куток.
Сядить на покуте, (2)
Як сокол у гнязде.
А на гэстый кутец
Поклав чирвонец.
А хтой-то у нас (2)
Заняв куток?
Молодая кума
Зняла куток.
Сядить на покуте, (2)
Як соколица у гнязде.
А на гэстый кутец
Раскатила шкутец.
(д. Соловьевка).
Как правило, кум дарил деньги, а кума намётку. Величальные песни с мотивом одаривания исполнялись перед продажей бабиной каши.
Если на хресьбинах величальные песни звучали торжественно, то на ответках целенаправленно развенчивали идеальные образы кумовьёв и бабки. Повитуха из «червонной розы» превращается в лучшем случае в «бабку-любку».
Ой учора, бабка, ой учора, любка,
На хресьбинках была;
А сягодня бабка, а сягодня любка
У в атветки пришла.
(д. Кейзес)
Гости «здикаюцца над бабкой, пяють ей что попало, навяжуть на голову стужек зимой, а летом тьвятков натóркують и вязуть па дяревне у карыти, ти под руки вядуть к ей домой за выпивкой и пяють» (д. Соловьевка):
Я бы гэсту бабку,
Я бы гэсту любку,
И у бабки не звав;
Я бы гэстой бабке,
Я бы гэстой любке
И намётки не дав.
Запряжите, запряжите
Двенадцать собак.
Отвязите, отвязите
Гэсту бабку назад.
(д. Соловьевка)
Среди корильных песен, исполняющихся в ответках, преобладают песни о кумовьях. Кумовья, впоследствии становившиеся ещё и сватами, благодаря участию в обряде породнялись с конкретной семьей и другими семьям одного родового коллектива. Эту весьма характерную особенность в местном обряде подметила и образно выразила повитуха Ляшиха: «Кинь палку в собаку, а угадаешь в кума или в свата». Вот почему свадьбы «гуляють усей дяревней, никого ня выкинешь — хто кум, хто сват, хто брат — усех приходилось звать»(д. Соловьевка).
Корильных хресьбинных песен записано больше, чем величальных. Уход последних из активного бытования вызван разрушением обрядов первого дня родин. Если не проводится крещение/погружение, то хресьбины замещаются или совмещаются с ответками, на которых величальные песни, согласно традиции, не поются. Примечательно, что корильные хресьбинные песни, насыщенные юмором в изображении действий кума и кумы, исполняются у белорусов-переселенцев не только в ответках, но и на второй день свадьбы, а также на «родственных гулянках».
По музыкальным особенностям среди крестинных песен, бытующих у белорусов в Сибири, выделяются обрядовые, песенно-танцевальные (песни куму и куме имеют ярко выраженный танцевальный характер) и лирические образцы. Для всех крестинных песен характерны малораспевные мелодии, состоящие из кратких, отграниченных друг от друга мелодических построений, парные повторы мелодических элементов, а также ритмическая переменность или контраст построений строфы, проявляющийся в смене единицы пульсации.
Некоторые крестинные напевы сибирских белорусов являются аналогами напевов, бытующих в Белоруссии. К ним можно отнести, к примеру, напевы песен «Вчора бабуся, вчора любуся» (аудио 02), «Кабы я знала, кабы ведала» (аудио 01), «Не судите, гости» (аудио 03). Однако большая часть сибирских крестинных напевов не имеет полного соответствия белорусским типовым напевам, а воспроизводит отдельные их ритмоформулы, нередко в измененном виде, в сочетании с ритмическими построениями, которые характерны для обрядовых песен календарного или свадебного циклов.
В родинном обряде белорусов-переселенцев, проживающих в Омском Прииртышье, ярко проступают черты родинного обрядового комплексабелорусов Витебской губернии, описанного П.В. Шейном в конце XIX в. Местная сибирская специфика хрестьбин выражается в утрате третьего дня родин, именуемого муравинками, а также в переименовании второго дня: белорусские похмелки были заменены на русские ответки. Однако изменение названия не повлияло на сам обряд и приуроченные к нему песни. Потомки белорусов-переселенцев до сих пор следуют обычаям метрополии –традиции Витебской и Могилёвской губерний Белоруссии.
