Давид Самойлов

Я родился в Москве 1 июня 1920 года.

Москва в пору моего детства была раз в десять меньше нынешней. Я ее люблю и хорошо знаю. Тогда еще большинство составляло коренное население, и вокруг меня звучала прекрасная московская речь.

Мы все состоим из кусков самочувствия, доставшихся нам от предков.

Я знаю, что досталось мне от матери, что — от отца. Отец — военный врач в Красной армии. По демобилизации — всю жизнь — ученый, старший научный сотрудник одного из институтов. Мать работала переводчицей во Внешторгбанке.

Отец — мое детство. Ни мебели квартиры, ни ее уют не были подлинной атмосферой моего младенчества. Ее воздухом был отец.

До школы я много болел, поэтому рано выучился читать.

Стихи начал писать рано, скорей всего не из подражания, а по какой-то внутренней потребности.
(…) Однажды погожим утром (…) памятного лета 1926 года (…) я сочинил первые в жизни строки:

Большое влияние на духовное развитие нашей семьи сыграло знакомство (…) с Василием Григорьевичем Яном (Янчевецким).

Я впервые увидел писателя не в блеске славы, в сопутствии удачи, не в материальном благополучии, а в упорном труде, в бедности и высоком понимании своего назначения.

Моим любимым чтением были первые повести Яна — «Финский корабль», «Огни на курганах», «Спартак».
(…) Я перекладывал эти произведения в поэмы и стихотворные драмы.

Первый серьезный разговор о поэзии, навсегда запомнившийся, состоялся у меня с молодым критиком и поэтом Ярополком Семеновым. Мне было лет четырнадцать. Семенов подробно разобрал тогдашние мои стихи и впервые объяснил необходимость для поэта быть оригинальным.

Я тогда «болел» Пастернаком. Потом увлекся Хлебниковым.

Учился я не больно усердно и учеником был средним, из-за природной лени. Вывозило «общее развитие».

До института я был мальчик из интеллигентной среды и постепенно накапливал понятия. Естественно, первоначально у меня их было мало. А потом — наш знаменитый ИФЛИ, где было очень хорошо поставлено образование.

Иногда ИФЛИ называют «Красным лицеем». По-моему, это очень удачное название. Сам институт был небольшой, все друг друга знали, и братство, рожденное там, не случайно сохранилось до сих пор.

Мне повезло в товарищах и учителях. Друзьями моей поэтической юности были Павел Коган, Михаил Кульчицкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов, Борис Слуцкий. Учителями нашими — Тихонов, Сельвинский, Асеев, Луговской, Антокольский.

Чего мы хотели? Хотели стать следующим поколением советской поэзии, очередным отрядом политической поэзии, призванным сменить неудавшееся, на наш взгляд, предыдущее поколение.

Тогда в нашей компании родился термин «поколение сорокового года».

До настоящего времени не совсем точно определен термин «фронтовая поэзия».

То ли это стихи, написанные на фронте, то ли вообще стихи о войне, то ли просто стихи, написанные фронтовиками. Я под этим термином разумею стихи о войне, созданные фронтовиками, независимо от времени написания.

А война была разной. Бой — это вещь особая. Кто воевал, тот знает.

С конца августа 1942 года по конец марта 1943-го бессменно находился на передовой при речке Назия, в составе пулеметного расчета 3-го батальона 1-й Отдельной горнострелковой бригады.

Получил тяжелое ранение в руку в бою под Мгой.

К осени оказался я в Горьком, в учебной роте запасного полка.

Я просился на фронт и получил направление (…) в распоряжение разведотдела штаба 1-го Белорусского фронта (…) в конце января 1944 года.

С той поры до демобилизации я находился в составе 3-й Отдельной моторазведроты, ее комсоргом. Последний чин — старший сержант.

На фронте стихов не писал, записывал отдельные строфы, а стоя на посту в бесконечные зимние ночи, в голове сочинял роман.

Послевоенные годы были тяжелы для страны. По-всякому трудны и для меня.

После войны стихи у меня долго не ладились. Поэтому когда меня спрашивают, почему я не печатался во второй половине сороковых, так это не только из-за неблагоприятной конъюнктуры.

Но тут случайно я начал заниматься переводами. И для меня это оказалось очень хорошей школой.

К середине 50-х годов, когда я начал более или менее регулярно печататься, у меня сложился стих.

В 1958 году вышла первая книга стихов «Ближние страны». С той поры регулярно стали выходить мои поэтические книги.

Вся моя жизнь последнее тридцатилетие связана с литературной работой. Сюжет ее прост и не заслуживает особого внимания.

Хотя я и горожанин по рождению и даже по происхождению, но после войны меня потянуло из большого города. Я много лет прожил в Подмосковье, а потом случайно попал в маленький эстонский городок Пярну и остался в нем жить.

У каждого свой характер, и я, несмотря на видимую общительность, имею потребность микросреды, где я могу думать. Долго. Мне надо думать долго.

А метод у меня очень простой. Стихи пишутся чаще всего на ходу или когда я лежу. На диванчике. Они приходят иногда целиком, как готовое стихотворение, иногда как недописанное, а иногда как переписанное, то есть такое, где написано лишку. Тогда я просто вычеркиваю лишние строфы. И записываю его обычно в тетрадку.

В молодости человек более суетен, он полон энергии, ему хочется бежать на свидание, играть в футбол, а с возрастом понимаешь, что надо прислушиваться к своему «кошачьему» чувству — оно лучше знает, что нужно делать.

Вообще художник должен не думать о том, нравственно его искусство или нет, а заботиться о своей, личной нравственности. Тогда и его творения неизбежно унаследуют свойства его личности.

От большинства из нас, кого современники называют поэтами, остается не так уж много.

Отбор этот производят читатели — все виды Читателей, которых нам посчастливилось иметь.