История одного здания: дом Наркомфина

В 1920-х годах в СССР началась индустриализация. В стране появлялись новые заводы и фабрики, а старые модернизировались. В то же время правительство собиралось не только улучшить и нарастить производство, но и создать новое социалистическое общество, изменить привычный быт людей. Советские идеологи хотели воспитать «человека нового типа». Они продвигали идеи равноправия мужчин и женщин, общего коммунистического быта. Предполагалось, что граждане будут жить в домах-коммунах, проводить много времени с коллегами, питаться в заводских столовых или на фабриках-кухнях.

Одним из главных идеологов нового быта стал нарком финансов Николай Милютин. В своих статьях и книгах он описывал, как должен выглядеть социалистический город будущего. Милютин предлагал отказаться даже от семейной жизни: «Значительное повышение жизненного уровня рабочих и развитие обобществленных форм обслуживания бытовых нужд трудящихся (общественное питание, ясли, детские сады, клубы и т. д.) постепенно уничтожают значение семьи как хозяйственного соединения. Этот процесс неизбежно приведет в конечном счете к полной переделке семейных форм общежития». Идеалом новых жилых зданий стали дома-коммуны, общежития.

Проекты зданий для социалистического города будущего разрабатывали члены Объединения современных архитекторов (ОСА) — братья Александр и Виктор Веснины, Моисей Гинзбург, Яков Корнфельд и другие. Они работали в стиле конструктивизма. Именно это направление архитекторы считали самым подходящим для зданий нового типа. Для конструктивизма были характерны отказ от декоративных элементов, строгость и лаконичность форм, монументальность. Архитекторы часто использовали бетон и стекло, отказывались от ярких цветов в оформлении. Они считали, что главное в здании — функциональность, а не внешний вид и украшения.

Гинзбург критиковал советские дома-коммуны. Поэтому он и другие архитекторы из ОСА разрабатывали проект «опытного коммунального дома переходного типа». По задумке Гинзбурга, первое время советские граждане должны были жить не в общежитиях, а в отдельных небольших квартирах: «Мы сочли совершенно необходимым создание ряда моментов, стимулирующих переход на более высокую форму социально-бытового уклада».

Основой проекта дома переходного типа стали дореволюционные доходные дома, поэтому в таких зданиях тоже были высокие потолки и большие окна. Зато архитекторы уменьшили общую площадь помещений, отказались от комнат для прислуги и от черных лестниц.

В 1928 году Моисей Гинзбург возглавил секцию типизации при Стройкоме РСФСР, куда вошли архитекторы из ОСА — Александр Пастернак, Михаил Барщ и Вячеслав Владимиров. Ее участники придумывали планировки квартир для домов нового быта — так, чтобы они были не только небольшими, но и комфортными.

Жилые помещения архитекторы назвали ячейками и обозначили разные их типы латинскими буквами — от A до F. В ячейки A входили одна или две просторные комнаты, ниша с кухней, собственная ванная. Москвовед Александр Дедушкин писал: «Потрясающие были квартиры — с фантастическим ощущением простора от ленточных окон в гостиной и спальнях, с узкой кухней-пеналом… из-за которой бабка в конце сороковых как-то пришла на работу в одной нижней юбке под пальто (верхнюю не одевала до конца завтрака, чтобы не заляпать в тесноте)».

В ячейках типа B архитекторы уменьшили высоту потолков в ванных и на кухнях. Квартиры под буквой D были двухуровневыми, с собственной террасой и гостиной с высоким потолком — до 5 метров.

Ячейки F представляли собой двухуровневые квартиры площадью чуть более 30 квадратных метров. На верхнем этаже располагалась прихожая и туалет, а на нижнем — гостиная с кухонной нишей, спальня с душевой и встроенным шкафом. Кухню-шкаф для таких ячеек разработали архитекторы Михаил Барщ и Соломон Лисагор.

По мнению советских чиновников, ячейки оказались слишком дорогими в производстве. Поэтому в СССР построили всего шесть домов по таким проектам: три в Москве и по одному в Екатеринбурге, Саратове и Нижнем Новгороде. Самым известным зданием с подобными квартирами стал дом Наркомфина на Новинском бульваре в столице.

На пленуме Стройкома РСФСР в 1929 году Моисей Гинзбург представил проекты квартир-ячеек. Историк архитектуры Елена Овсянникова писала: «Нашелся реальный заказчик на проведение в жизнь эксперимента Стройкома. Им стал Н.А. Милютин, тогда нарком финансов РСФСР». Николай Милютин и раньше интересовался проектами Гинзбурга. По его заказу архитектор возвел на Малой Бронной улице дом Госстраха. В новый «опытный коммунальный дом переходного типа» — так проект называл сам Гинзбург — должны были заселиться сотрудники Народного комиссариата финансов СССР.

Под экспериментальное здание в апреле 1929 года выделили участок на Новинском бульваре в центре Москвы. На этом месте с XIX века селилась аристократия. Дом Наркомфина расположился в глубине улицы, на территории имения Федора Шаляпина. Само усадебное здание при строительстве сохранили, сегодня это Дом-музей Ф.И. Шаляпина.

Кроме Гинзбурга проект опытного коммунального дома разрабатывали инженер Сергей Прохоров и архитектор Игнатий Милинис. За строительством наблюдала специальная комиссия, которую возглавил Николай Милютин.

По первоначальному плану в комплекс должны были войти четыре здания: жилой дом на 50 семей, коммунальный блок с кухней, двумя столовыми, библиотекой и спортзалом, детский сад и хозяйственный корпус с прачечной и гаражом. Еще Гинзбург спроектировал парк. А на плоской крыше жилого корпуса планировалась терраса с солярием.

Авторы проекта изучали европейскую авангардную архитектуру. Внешне главный жилой корпус соответствует концепции француза Ле Корбюзье «Пять отправных точек архитектуры». Шестиэтажный дом стоит на столбах, у него плоская крыша-терраса, крупные ленточные окна. Несущая конструкция здания — железобетонный каркас, который снял нагрузку со стен. Он позволил архитекторам экспериментировать с планировкой помещений. Коммунальный корпус соединен с жилым навесным переходом.

Цветовую гамму для квартир в доме Наркомфина подбирал художник, профессор немецкой школы «Баухаус» Хиннерк Шепер. В одних помещениях он использовал теплые краски, в других — холодные. Гинзбург писал: «Опыты показали, что теплая гамма пространственно ограничивает объем: холодная же, наоборот, как бы расширяет помещение».

Инженер Сергей Прохоров, который проектировал в доме Наркомфина коммуникации, использовал много инновационных материалов. Внешние стены здания сложили из бетонных блоков «Крестьянин». Они были тонкими и легкими, но хорошо сохраняли тепло. Такие блоки изготавливали прямо на стройплощадке. Внутренние коммуникации Прохоров спрятал в бетонных коробах с двумя крупными отверстиями — они получили название блоков Прохорова. Стены в квартирах сделали из фибролита — плит из древесной стружки. А пол был наливным, из искусственного камня ксилолита, который производили из опилок.

Еще одно нововведение дома Наркомфина — окна со скользящими дубовыми рамами. На восточном фасаде под ними были вмонтированы ящики для цветов. По задумке архитекторов, жильцы должны были засыпать землю прямо в них. Вода из ящиков отводилась через специальные отверстия для слива.

Строительство дома Наркомфина закончилось в 1930 году. Тогда же в здание заселились первые жильцы.

Большая часть квартир в доме — это ячейки типа F. А вот для семей, «сохранивших более полно свой старый бытовой уклад», Моисей Гинзбург спроектировал ячейки типа K — аналог ячеек D из планов Стройкома. Площадь этих квартир достигала 100 квадратов, у них были собственные террасы и большая гостиная с высоким потолком. Селились в них чиновники с семьями. Для советской номенклатуры строили и квартиры типа 2F — сдвоенные классические ячейки F. В таком жилье были комнаты для прислуги, столовая, дополнительный туалет и полноценная ванная комната, а не душевая. А вот нарком финансов Николай Милютин и вовсе поселился в двухуровневом пентхаусе на крыше здания. Чиновник спроектировал эту квартиру для себя сам. Помещение изначально планировалось для вентиляции, но на нужное оборудование не хватило денег.

В 1930-х в доме Наркомфина жили художник Александр Дейнека, наркомы Владимир Антонов-Овсеенко, Николай Семашко, Николай Лисицын, хирург Александр Вишневский.

Построить детский сад на территории комплекса архитекторам не удалось. На его месте по заказу Совета народных комиссаров в 1930-х возвели жилой дом. Но учреждение для детей все же открылось в коммунальном корпусе. Там же заработали прачечная и столовая. А вот солярий на крыше дома так и не появился.

Уже в 1930 году Центральный комитет Коммунистической партии СССР выпустил постановление «О работе по перестройке быта»: «ЦК отмечает, что наряду с ростом движения за социалистический быт имеют место крайне необоснованные, полуфантастические, а поэтому чрезвычайно вредные попытки отдельных товарищей… «одним прыжком» перескочить через… преграды на пути к социалистическому переустройству быта». Дома-коммуны и другие подобные проекты были признаны «вредными утопическими начинаниями». Идеи архитекторов-конструктивистов не осуществлялись на практике. В коридорах дома Наркомфина, которые предназначались для встреч и общения, жители сушили одежду и хранили вещи. Они почти не ели в столовой, а только покупали там готовую еду. К тому же в Москве не хватало жилья, и в небольшие ячейки типа F заселяли несколько семей. Из-за этого к 1936 году в доме Наркомфина даже застроили галерею первого этажа — там разместили еще шесть квартир. Так здание лишилось своего первоначального облика.

В 1937–1938 годах многих жильцов дома Наркомфина репрессировали. Бывшие большие ячейки типа F и K превратились в коммунальные квартиры. Во время Великой Отечественной войны в комплексе закрылись прачечная и детский сад.

В советские годы дом Наркомфина ветшал и не ремонтировался. Чиновники даже потеряли оригинальные чертежи здания, а без них восстановить комплекс было невозможно. В 1970-х городские власти начали расселять здание из-за ветхости. А в 1986 году историки архитектуры Раиса Кацнельсон и Елена Иванова в книге «Улица Чайковского, 25» о доме Наркомфина писали: «Эксперимент с организацией новых форм ведения социально-бытового хозяйства для начала 1930-х годов был преждевременным и оказался несостоятельным».

Еще в конце 1980-х деньги на реставрацию дома Наркомфина пытались найти сын и внук Моисея Гинзбурга — архитекторы Владимир и Алексей Гинзбурги. Однако финансирования они не добились. К тому же Гинзбурги мечтали восстановить дом по оригинальным чертежам, которые обнаружились в семейном архиве и документах Ле Корбюзье. А инвесторы хотели открыть в здании гостиницу.

К 2006 году дом Наркомфина так обветшал, что Всемирный фонд памятников включил его в список объектов мировой культуры, которые находятся под угрозой исчезновения. К тому моменту в доме проживало около 15 семей. В части квартир находились мастерские.

В 2017 году Алексей Гинзбург все же нашел финансирование. Отреставрировать здание взялась компания «Лига прав». Архитектор вспоминал: «Дальнейшие пять лет тоже нельзя назвать легкими, борьба продолжилась: борьба за конкретные технические решения, за то, чтобы дом не превратился в модный дизайнерский объект, а сохранил свою подлинность, остался памятником своей эпохи и стал бы примером научной консервации и реставрации объектов этого периода».

План реконструкции дома Наркомфина составили в мастерской «Гинзбург Архитектс» под руководством Алексея Гинзбурга. Архитектор восстановил оригинальную планировку здания, цветовое оформление, ленточные окна. В доме заменили коммуникации, но сохранили их первоначальное расположение и даже отреставрировали блоки Прохорова, где размещались трубы. На крыше здания устроили террасу с зоной отдыха.

Реставрация дома Наркомфина закончилась в 2020 году. К тому моменту почти все квартиры в здании уже продали. На первом этаже дома Наркомфина появился книжный магазин. А в коммунальном блоке открылось кафе «НРКМФН» — попасть туда могут жильцы здания.