От Египта до Парагвая: где жили и работали русские эмигранты
Во время революции и Гражданской войны российские эмигранты бежали не только во Францию, Германию и США. Кто-то оказывался в экзотических странах — сознательно или по воле случая. Русские университеты и театры, поликлиники и музеи: рассказываем, как строили новую жизнь представители первой волны русской эмиграции.
Парагвай: «Фамилия на «ов» и «ев» звучит как титул»
В 1924 году генерал Иван Беляев опубликовал в белградской газете «Новое время» призыв переселяться в Парагвай. Он писал: «В то время как Россия и русский народ погибают в большевистском разложении, в Парагвае может создаться новое ядро. Сюда можно перенести русскую культуру, литературу, музыку, науку». Страна признавала военные чины Российской империи и предлагала льготный проезд.
Беляев был одним из первых, кто прибыл в Парагвай после революции. Он с детства читал книги про индейцев и мечтал о переезде в Южную Америку. Генерал поселился в столице — Асунсьоне — и преподавал в Военной школе. Вскоре его назначили советником президента. По поручению главы государства Беляев исследовал местность Чако на границе с Боливией: изучал климат, а также быт, культуру и религии индейцев. Он стал первым, кто составил словари местных языков.
Вновь прибывшие офицеры либо отправлялись воевать на стороне Парагвая против Боливии, либо оставались преподавать в Асунсьоне. В книге «Сорок три года разлуки» публицист Георгий Бенуа писал: «Фамилия, заканчивающаяся на «ов» и «ев», в Парагвае звучит как титул». Бывший профессор петербургской Инженерной академии Сергей Бобровский основал в столичном университете физико-математический факультет и стал деканом. Чуть позже, в 1930-е годы, кафедру экономических наук возглавлял белогвардеец Степан Высоколян.
Асунсьон походил на небольшой губернский город. <…> Солдаты и полиция обычно носили ботинки в руках, а барышни близ моего дома надевали чулки и ботинки, чтобы появиться в центре обутыми. Трамваи и свет уже существовали, в центре города был огромный базар, заваленный пататой, маниокой и фруктами.
Иван Беляев. «Записки русского изгнанника»
Эмигрантам, которые приезжали в Парагвай, бесплатно давали землю для занятий сельским хозяйством. Писатель Михаил Каратеев вспоминал: «Условия труда расхваливались напропалую: там-де сказочно плодородная почва, здоровый климат — такой, как на Украине, не бывает засух, нет никаких вредителей». Переселенцы создавали общины по 30–40 человек: первый год они работали вместе и делили урожай. Часто на выделенной земле был лес, и сначала приходилось выкорчевывать деревья. Участки находились далеко от столицы. Каратеев вспоминал: «В верхушках деревьев резвились обезьяны… да на каждой удобной отмели нежились крокодилы. Можно было бы подумать, что мы попали в совершенно необитаемый мир». Первое время эмигранты жили в бараках местных жителей, потом строили себе жилье сами. Однако немногие выдерживали в сельской местности больше года: либо покидали Парагвай, либо переселялись в столицу.
Войдя в барак и осветив фонариком его темные недра, я остолбенел: стены и пол были покрыты огромными, величиной в вершок, тараканами… Наши дамы в ужасе объявили, что спать в бараке не будут. Стали устраиваться под навесом, но тут их ожидало новое испытание: …запрыгали десятки жаб совершенно неправдоподобной величины.
Михаил Каратеев. Очерк «Парагвайская надежда»
Египет: «Одна из страниц «Тысячи и одной ночи»
Русские эмигранты начали появляться в Египте в начале 1920-х годов. Они эвакуировались на судах через Новороссийск. Кадет Никита Воробьев вспоминал: «Старики, женщины, дети, раненые и больные, заполнили все уголки. Кормят коряво. Галеты червивые». Эмигрантов высаживали в Эт-Тель-эль-Кебире, где английские власти организовали палаточный лагерь для беженцев: с 1914 года Египет был под протекторатом Великобритании.
Беллетрист Александр Яблоновский так описывал быт: «Это зрелище общей бедности уже никого не удивляет. Черной работой занимаются все… А вот известный художник И.Я. Билибин, засучивши рукава, в паре с полковником генерального штаба тащит на носилках дрова на кухню». Вскоре в лагере появился православный храм и гимназия — беженцы устроили их в сараях с камышовыми крышами. В 1922 году Англия признала независимость Египта и отказалась финансировать лагерь. Эмигранты переехали в большие города — Александрию и Каир.
Читайте также:
Я никогда не забуду того впечатления, когда я впервые попал в старинные мусульманские кварталы Каира, с изумительными мечетями первых времен, с его рынками и его толпою. Мне казалось, что передо мной ожила одна из страниц «Тысяча и одной ночи», и не верилось, что все это существует в натуре.
Иван Билибин. «Автобиографические записки»
В 1920 году профессор Конрад Вагнер основал в Каире «Поликлинику русских врачей-специалистов». Только за первый год там приняли почти девять тысяч пациентов. При больнице открыли православную церковь. Иконостас писали несколько знаменитых художников-эмигрантов: Иван Билибин, Владимир Стрекаловский и Николай Савин. Вскоре появилось и Египетское медицинское общество, где можно было пройти курс по акушерству или массажу. Врач Владимир Беллин вспоминал: «То, что может лучше всего характеризовать жизнь русских в Египте, это доброе общение всех членов колонии». Для помощи нуждающимся создали «Русское благотворительное общество», на деньги которого построили «Русский дом» для больных и пожилых эмигрантов.
Ученый Владимир Викентьев читал лекции об истории Ближнего Востока в Каирском университете, а в 1924 году профессор Владимир Голенищев возглавил кафедру египтологии. Он знал 13 языков и создал каталог папирусов в Каирском музее. Эмигранты старались поддерживать в Египте и русскую культуру. Иллюстратор Иван Билибин открыл свою мастерскую и расписывал дома, а работы живописца Владимира Стрекаловского выставлял каирский Египетский музей. Невестка художника, Антонина Стрекаловская, открыла в Каире школу балета. Вскоре в столице появились клуб фехтования и литературное общество, где ставили любительские спектакли.
Аргентина: Буэнос-Айрес — «южноамериканский Париж»
В начале 1920-х годов тысяча русских беженцев добралась до Южной Америки. Через десять лет осталась только половина: остальные либо переехали в другие страны континента, либо вернулись обратно в Европу.
Большинство находило работу по специальности. Генерал-лейтенант Алексей фон Шварц преподавал в Военном училище Аргентины, ученый Владимир Добровольский в 1924 году возглавил экспедицию в Антарктику, а инженер Александр Данилевский проектировал плотины. Биологи Сергей Шаховский и Дмитрий Гавриленко открыли национальный парк «Барилоче», который называли «аргентинской Швейцарией».
В 1925 году в аргентинском оперном театре «Колон» впервые появилась постоянная балетная труппа. Ее возглавил Георгий Кякшт — бывший солист Мариинского театра, а через пару лет главным балетмейстером стал хореограф «Русского балета Дягилева» Борис Романов. Артистка балета Елена Смирнова в эмиграции стала педагогом и открыла отделение танца в Национальной консерватории в Буэнос-Айресе.
В столице работала русская библиотека. Офицер Михаил Нечаев создал Пушкинский комитет, который выпускал книги поэта и устраивал литературные вечера. Ученица Станиславского Галина Толмачева переводила произведения Пушкина на испанский язык.
Совсем неожиданно выплыло огромное влияние русской культуры в Аргентине, особенно в Буэнос-Айресе — «южноамериканском Париже». Этот красивый город буквально пленен русской музыкой, театром, искусством. От оперного государственного театра «Колон» до кабаре-ресторана с самоваром и русскими вышитыми рубахами.
Игорь Окунцов. Эмигрантская газета «Сеятель», декабрь 1939 года
Китай: Харбин и Шанхай как острова «прежней России»
После революции население Харбина выросло с 40 до 100 тысяч человек: в Китай эмигрировали белогвардейцы, чиновники, которые служили при Колчаке, а также дворяне, опасавшиеся репрессий.
В 1920 году правовед Николай Устрялов основал в городе Харбинский политико-юридический университет. Там преподавали профессора из Томска, Иркутска, Владивостока и Хабаровска. В 1921 году эмигранты открыли первую музыкальную школу, а вскоре живописец Михаил Кичигин основал художественную мастерскую «Лотос», ученики которой расписывали стены Софийского собора в Харбине и храм Покрова Пресвятой Богородицы.
Существовал в городе и литературный кружок «Молодая Чураевка», основателем которого был поэт Алексей Ачаир. Многие члены этого объединения стали известными переводчиками: Валерий Перелешин впервые сделал стихотворный перевод Лао Цзы, а Виктория Янковская занималась японской поэзией.
Харбин, в сущности, сделался единственным свободным русским городом на всем земном шаре, в котором жизнь шла своим прежним, русским, старым, размеренным порядком. Как и в прежней России, рано утром глубокий торжественный звук соборного колокола призывал молящихся к обедне.
Виктор Петров. «Город на Сунгари»
Жизнь в Харбине стала меняться в 1924 году, когда Китай и СССР заключили соглашение о сотрудничестве. Город перешел под совместное управление, и его жителям запретили работать без советского или китайского гражданства. Нарушителям грозила тюрьма. Тогда русские стали переезжать в Шанхай. Селились вблизи улицы Сяфэйлу, которую называли Невским проспектом. Писательница Наталия Ильина в книге «Дороги и судьбы» вспоминала: «Шанхай учил трезвости. В середине тридцатых годов получить там работу русскому эмигранту было очень трудно, и все же люди, знающие ремесло, могли на что-то рассчитывать».
В конце 1930-х годов в Шанхае десятую часть врачей и инженеров представляли русские эмигранты. Одним из самых востребованных архитекторов был Александр Ярон. По его чертежам построили Свято-Николаевский храм-памятник венценосным мученикам в Шанхае и здание Министерства путей сообщения в Нанкине. Архитектор также спроектировал бально-театральный зал Мажестик-отеля.
В 1937 году эмигранты установили в городе памятник Александру Пушкину. А через три года дворяне из Оренбурга Вера и Нина Замотаевы создали факультет русского языка в Шанхайском иностранном университете. Карьеру в Шанхае начинал и джазовый музыкант Олег Лундстрем. Уже в 18 лет исполнитель создал ансамбль и получил славу короля джаза Дальнего Востока.
Автор: Елизавета Ламова
