Духовская (троицкая) обрядность села Петрищево Духовщинского района Смоленской области
Духовской ритуал совершался в течение духовской недели: основные обрядовые действия отмечали ее крайние точки — Духов день и Петровское заговенье, приходящееся на девятое воскресенье после Пасхи. Однако определенные действия подготовительного характера выполняются заранее. Так, накануне Духа (в духовскую субботу) в дома приносили май — березовые ветки, которые втыкали в стены и потолок избы, особенно густо украшая святой угол, окна, двери. По полу и подоконникам разбрасывали свежесорванную духовскую траву и аир, в Петрищеве его называли нюньки. Снаружи дом и двор кругом обсаживали молодыми срубленными березками, у ворот две березки связывали верхушками, так что получался венок, наподобие того, который сделают всей деревней на следующий день. Вся эта сильно пахнущая зелень оставалась в доме долгое время, пока не высохнет, после чего ее сжигали.
Еще одна форма духовской зелени — венки коровам, которые пастух на Дýха закручивал в рога животным, возвращавшимся в деревню на полуденную дойку. Хозяйки отдаривали за это пастуха, угощая его яйцами, водкой и т. п. Венок могли хранить, вешая его на стену хлева. Сразу после дневного выгона коров в поле совершались основные действия духовского ритуала. Все жители села с пением духовских песен шли к березам, растущим возле хлебного поля. Там из двух берез, переплетая их макушки, делали большой венок в виде дуги, предназначавшийся для кумления.
Перед кумлением все присутствовавшие на празднике люди образовывали круг с большим венком в центре. Затем круг очерчивали таким образом, чтобы все оказались внутри него. Одна из женщин верхом на метле объезжала круг и пела специальную песню, что осознавалось участниками обряда как отгон ведьмы. Вслед за этим женщины, разбившись на пары, кумились: вставали по разные стороны венка, целовались через подвешенный к нему крестик, под пение песни «Ой ну-ка, кума, мы покумимся» проходили под венком навстречу друг другу, обменивались какими-то личными вещами и с этого момента становились кумами на всю духовскую неделю. Перекумившись, на завитых березах завивали маленькие венки — закручивали веточки, загадывая на них о своем или своих родственников здоровье и жизни. После этого здесь же, у берез, устраивали общую трапезу, которую готовили из принесенных продуктов. Среди обязательных блюд — яичница и толстые блины (драчёны), которые упоминаются в песне:
Ты не радуйся, дубье-ясенья,
Ой люли-люли, дубье-ясенья.
Не к табе идуть девки красные,
Не табе нясуть драчёны смашные.
Ты порадыйся, белая берёзанька,
Ой к табе идуть девки красные,
Ой табе нясуть драчёны смашные.
Вот как описывает ход духовского обряда жительница Петрищева Н.Н. Мигунова, 1926 г. р.: «Как ходили? — собираемся усе: и молодыи, и старыи, а больше старыи люди в старину — правда! А раньше ходили все — и мужчины, и девки, и ребяты… После обеда. У поля выгонють [коров] — у три часа. Выгонють у поля, скот выгоним — и пошли. Обязательно надо к берёзам. Завивають с двух бярёз большой вянок общий. Один общий вянок. Мужики [завивают], если нам силы нет берёзы такие согнуть. Вот так вот одна к одный их и тут вот тада вьешь этыи самыи бярёзами. Вот как пришли, вянок завили, сабирать нада всех людей у круг. Усех, сколько [пришло] — много народу и усе в круг! Бярешь мятлу хорошию погонялку и отгоняешь ведьму — верхом на мятле еду. Одна! Остальные все в кругу, так и поють: «Кто в чарте, тот Богов, за чартой тот чёртов». Не пойдешь у чарту — будешь чёртова: «У чарте смяются, за чартой шквярýтся». Ну, а раньше не так пели, а пу-прямому [то есть матерными словами]! Вот так я им пою и езжу три раза кругом всяго народу. Йде вянок большой завит, яны под етыт круг вси собираются. А потом я еду на мятле, догоняю ведьму и пою им:
Кто в черте, тот Богов, за чертой, тот чёртов,
Маю-маю, маю зелено.
У черте смяются, за чертой дярутся,
Маю-маю, маю зелено.
У черте хохочут, за чертой рягочуть[2],
Маю-маю, маю зелено.
Во надо три раза объезжать и три раза так петь.
А кумилися — вот етыт большой вянок [стоит]. Сымаишь хрестик — во, что носють на шее, и вешаешь на етыт вянок, на большой, на главный. Ну потом [ты] с той стороны, а я, примерно, з етой. Вот мы с тобой кýмимся. Ну вот и поють там «Ой ну-ка, кума, мы покумимся». Вот примерно у меня платок есть, я сниму — и на вянок [его положу]. И ета сымит свой на вянок. Кумились — кто желаеть. Что можно было отдавать — грябёнку, брошку — што хочешь. Ну, мы не стоим на месте, а так во двигаемся [навстречу друг другу]. Сколько прúдется. Вот тада я полторы нядели уже в чужом платке [хожу]. А йна — в моём, а я — в яе. А на загвины приходим и раскýмливаемся. И на етых бярёзах [потом] гадаешь: маленький бярешь сучок и загибаешь и тоже вьешь вяночик и приметишь кажный, и загадываешь ты. Может, ты хочешь замуж идить. Старыи загадывають, ти памреть, ти будеть балеть, ну хто что. Хто желаеть — тот завиваеть, а хто не желаеть, тот не завиваеть».
После долгого и шумного гулянья шли в деревню и расходились по домам. В следующее воскресенье — Петровское заговенье — снова шли к березам раскумливаться и развивать венки. При раскумливании вещи, которыми обменивались при кумлении, возвращали владельцам. Развивали большой венок, расплетая макушки берез, а по состоянию маленьких венков, завязанных на ветках, узнавали судьбу людей, на которых загадывали: «Если вянок ссохнеть, то это уже плохо. А зялёный — это уже тваё, ну, к хорошему».
Неотъемлемой частью духовского ритуала являются обрядовые песни, которые звучали в течение всей духовской недели. В Петрищево зафиксировано более 20 духовских песен, тексты которых распеваются на три напева. Один из них — безусловно главный в ритуале, поскольку на него распевается большинство обрядовых поэтических текстов. Песни с этим напевом называются майскими — по припеву «Маю-маю, маю зеленó», который повторяется в конце каждого стиха, занимая вторую половину строфы. Не случайно именно майские песни поют в течение продолжительного времени, срок их звучания даже выходит за пределы духовской недели, так как первым днем их исполнения является праздник Вознесения. В этот день обходили ржаные поля с освященными еще в Вербное воскресенье веточками вербы, которые затем втыкали («тóркали») в пашню. При этом пели особую песню, содержащую заклинательную поэтическую «формулу» богатого урожая — славили жито:
Святоя Взнясення, взняси, Божа, жито!
Маю-маю, маю зелено.
Взняси, Божа жито, колосом колосисто,
Колосом колосисто, зярном зерянисто!
Тогда же, на Вознесение, пели песню с текстом «Кругло наше поле, кругло, невяличко», в котором нашли отражение как ключевой для обрядовых обходов локус — поле, так и его важный признак — круглое. Далее сюжет разворачивается достаточно независимо от зачина: молодушка рвет ягоды, спелые — для «родной мамки», зеленые — для «свекрови» («ешь, не давися, со мной не бранися»).
«Три раза в год только поют эти песни: на Взнясення, Дух и загвины!» Упомянутые рассказчицей праздничные даты — основные вехи духовского периода — служили лишь своеобразными временными ориентирами. В действительности майские песни можно было петь в течение всего срока от Вознесения до Петровского заговенья: «Всю неделю — пей сколько хо[че]шь! Полторы нядели — это твои!».
Из всего репертуара майских песен выделяются несколько текстов, строго приуроченных к конкретной обрядовой ситуации. Так, шествие к березам в Духов день открывалось песней «Пойдёмте, девóчки, у луги гуляти»:
Пойдёмте, девóчки, у луги гуляти!
Маю-маю, маю зелено.
У луги гуляти, вянки завивати.
Завьём мы вяночки, завьём зеленые,
завьём зеленые на все дни святые,
на все дни святые, пойдём весялые.
Ее текст как бы задает участникам программу действий. Этот же текст звучал в Петровское заговенье, с тем только отличием, что вместо «завивать» пели «развивать».
По дороге к березовой роще практически без перерыва пели духовские песни самого разнообразного содержания («Поють и поють по дороге»): «Зялёные вишни, ти все девки вышли?», «На дубу, на ели три кукуши сядели», «Молодой молойчик коника седлает», «У бору пашаница перестой стояла», «А в саду-садочку там стояла бочка» и др. Однако при приближении к березам пели:
Белая берёза з девками говорила,
Маю-маю, маю зелено.
Вы девки, прядитя, на меня не глядитя,
Я зимой бяленька, летом зиляненька.
А когда подходят совсем близко и собираются завивать большой венок, то поют «Ты не радуйся дубье-ясенья».
Обряд кумления проходил под звучание двух специально предназначенных для этого песен, очень близких по своему поэтическому содержанию, но певшихся на два разных напева:
- Ой, ну-ка, кума, мы покумимся,
Ой люли-люли, мы покумимся.
Мы покумимся, поголубимся.
Мы ж кумилися, не бранилися.
Ой твоё ко мне, а моё к табе.
- Ну-тко, кума,
Ну-тко, кума, покумимся,
Покумимся.
Ты мне кума, а я — табе.
Ходи, кума, ко мне в гости!
Ко мне в гости блины ести.
Такие тексты также относятся к разряду комментирующих, то есть описывающих ход ритуала, являются своеобразными «контролерами» правильности его выполнения. Кроме того, данные песни выполняют еще и времяизмерительную функцию, регулируя протяженность обряда кумления: каждая пара кумится, пока не окончится песня. Эти же песни пели и через неделю во время обряда раскумливания, изменяя соответствующим образом текст.
В песенном репертуаре духовского цикла села Петрищево есть необычные обрядовые песни — с сюжетами непристойного, эротического содержания. Поют их во время всеобщего деревенского гулянья у берез, по признанию самих певиц, когда все подвыпьют и «разойдутся», не будут сдерживать себя рамками приличия: «Как выпьют — чтоб смялей!».
Ой, Улас-Улас[3], ты наймися в нас[4],
Ой люли-люли, ты наймися в нас.
Ты наймися в нас трёх кобыл пасвить[5]!
А кобылы в нас всё с приметами,
Всё с приметами, с жеребятами.
В ней на лбу звезда, под хвостом п…а.
Тот факт, что подобные песни исполняются на типовые обрядовые напевы, говорит об их укорененности в данной традиции и особой ритуальной функции, возможно, продуцирующего характера.
В настоящее время описываемая традиция находится в стадии угасания, в активной практике сохраняются лишь ее отдельные элементы (например, развешивание мая), музыкально-фольклорные тексты помнят лишь старшие жительницы села.
