Традиционные представления о растениях и животных в деревне Тихманьга Каргопольского района Архангельской области
Знания о природе в традиционной культуре складываются из множества различных представлений, тесно связанных как с повседневными практиками — народной медициной, промыслами (охотой, рыболовством), сельским хозяйством, так и с мифологическими верованиями. Ярким примером таких представлений могут служить рассказы о растениях и животных жительницы каргопольского села Тихманьга Александры Ивановны Русановой.
Александра Ивановна Русанова родилась в крестьянской семье. Недолго училась в школе, уже с 11 лет (после смерти отца, инвалида Первой мировой войны, проходившего воинскую службу в лейб-гвардии Волынском полку) начала трудиться в колхозе, где и проработала большую часть жизни дояркой на ферме. Кроме этого, она участвовала в лесозаготовках, во время войны разгружала на Белом море иностранные суда. В семье было четверо детей: три сестры и брат. Брат погиб во время Великой Отечественной войны; к настоящему времени не осталось в живых и двух сестер Александры Ивановны. Муж был старше ее на 8 лет; прожили они вместе долгих 47 лет и вырастили пятерых детей — двоих сыновей и троих дочерей. Дети Александры Ивановны разъехались по разным местам, только один сын живет в Тихманьге.
У А.И. Русановой яркая образная речь, сохраняющая местные диалектные особенности. Ее тексты очень живые, красочные, с обилием диалогов, отличаются разнообразной, богатой интонацией, они наполнены различными восклицаниями, повторами, диалогами, риторическими вопросами. Рассказы Русановой поражают сочетанием конкретности, обилия бытовых деталей, привязки к местности с тягой к сверхъестественному. При общении с Александрой Ивановной мы заметили, что на каждый наш вопрос она стремится не просто дать ответ, но рассказать какой-то случай, историю из собственной жизни. Процесс рассказывания увлекал ее, она вспоминала дополнительные детали, другие сходные случаи из своей жизни или услышанные от кого-либо, каждый раз будто вновь переживая ситуацию. Исполнительница сопровождала слова жестами, ее рассказы звучали темпераментно и эмоционально.
О своей жизни Александра Ивановна говорит с горечью и одновременно с юмором: «Вот я прожила как в мельничном колесе, вот таку жись. Пока по нарядам гоняли, потом на ферме, дети пошли. Вот ферма без выходных, без ницёво. Ни выходных не давали, ни отпуска, ницёво».
В нескольких рассказах Александра Ивановна обращалась к событиям своего детства, ко времени, когда еще был жив ее отец (конец 1920-х — начало 1930-х гг.). В этих рассказах маленькая Шура, 8-10-летняя девочка, выступает как помощница родителей. В другой раз Шуре приходится одной идти через лес, чтобы отнести хлеба отцу, который ловит рыбу на озере. По пути девочка слышит странные звуки, будто кто-то смеется над ней. В слезах прибегает она к отцу, который утешает ее, объясняя, что напугала ее безобидная птица — лесной бурашек: «А я маленька была, так ищё плакивала. Одна [птица] летит эдак: «Ы-хы-хы-хы» [подражает голосу птицы]. Вот эдак. Я пойду к отцю, когда ишчо жив-то был. Ну что, мне одиннацатой год шёл. А ён уйдёт рыбу-то ловить, нога-то эдак не гнулась, дак ему церез болото-то худо. Мне мама разбудит: «Пойди до школы-то сбегай, снеси хлеба». Я иду иногды, а ён [птица] летаёт, а я плацю, иду. Што хто надо мной хохоцет. Приду, [отец говорит]: «Ты што опеть уплакалась?» — «Да [нрзб.] хто надо мной летаёт и всё «ы-ы-ы…» [подражает голосу птицы] вот эдак». — «Да это лесной бурашек…» [смеется] Бурашек, лесной бурашек называетца. […] И ён недавно вот гоготал, каково дни летал».
А.И. Русанова поведала несколько рецептов народной медицины, связанных с растениями. Так, для лечения зубной боли она посоветовала использовать крушину, а чтобы ребенок не плакал — класть ему под подушку веточку вереса (местное название можжевельника). Верес, или можжевельник, вообще является чрезвычайно значимым растением в Каргополье. Им запаривали деревянные подойники для дезинфекции, окуривали заболевшую скотину. Часто его с уважением называли святая деревина, противопоставляя иногда проклятому дереву — осине. Объясняет такую народную оценку двух растений рассказанная А.И. Русановой легенда о Христе, спасшемся под можжевельником: «[А почему осина — проклятое дерево?] Ну, это ей считалось вот, я слыхала, будто бы вот когда Христа-та, Исуса-та Христа вот ладили ростянуть-то, но ён под каку деревинку прибежит, прибежал под осину, осина задрожала, што не будет спасать, он сунулся под вересинку, дак вересинка считается, как святое дерево, а вот осина он сказал: «Дрожи ты отыне до веку». И она отыне довеку хоть тихо, а она всё равно трепешчетця. Я подивилася, ходила за клюквой, вот когда? Да прошлой год. Но это вон осины-то, никогда их не бывало середи болота, дорога-то была наложена, а потом нонь-то стало заростать. Так вот по правой руке и по левой… А я иду, и осинок десять, они только молодые, иду да, ска, оне цево? Тишина такая, а хлобыщется, подошла, ска, ты погляди! Ну, тут на пожнях-то есть, а тут-то в болоте кругом тишина, а она всё равно. Все. Я и вспомнила, ска, Исус-то Христос их [осинок] проклёнýл. […] Вересинка-то спасла, а осинка, што боитця, не пустила. Он говорит: «Дрожи ты отыне до веку». Она так и дрожит. Уж не знай, сколько правда. [А о вересинке так и говорят: «святое дерево»?] Да. Святое дерево. Што Исуса Христа спасла, дак».
Для Каргополья характерно наделение различных деревьев особенными свойствами. Так, например, сажая деревья около дома, каргополы нередко завечали (загадывали, примечали) дерево на какого-либо человека. Таким образом судьба дерева оказывалась связана с судьбой этого человека: «А потом вот от соседки слыхала. У ней муж тожо был […] Она посадила три берёзы и тожо завитила, муж-то был на войне. Тожо высохла деревина. Она завитила, што придёт ли нет живой. Вот што это вон это на нёво деревинка, а те две — две доцери. Ну дак, эти доцери-то осталися, а та посохла».
Устойчиво в Каргополье представление, что около дома нельзя сажать елок, так как они выживут из дома мужчин. Напротив, рябины и черемухи было принято сажать около домов.
Растения использовались и в качестве оберегов. Так, троицкую березку ставили на угол дома, чтобы уберечь дом от грозы. В канун Иванова дня собирали разные травы и веточки (любые, кроме осины) в особый иваньский веничек, который клали в грядки на огороде на три дня. Считалось, что он спасает грядки от града.
Такие обыденные, казалось бы, действия, как выведение клопов и тараканов из дома, червей из огорода, в народной культуре нередко проводились магическими способами. Так, А.И. Русанова рассказала, что знахарка Прасковья вывела в избе клопов при помощи острия кола от изгороди, подковы и чеки от телеги. Все эти предметы она положила в подпечье, пошептала, а наутро клопы «в поход ушли».
Хотя сама Александра Ивановна не считает себя знающей [знахаркой], ей все же удалось перенять от разных людей некоторые магические приемы, используемые в скотоводстве: например, пронимать хлеб под одеждой, чтобы не разбредались куры и овцы. Когда же знахарка Дарья Алексеевна помогла Александре Ивановне приучить телушку к поскотине и унять грыжу у свекрови, многие в Тихманьге решили, что Русанова сама колдовка, и стали обращаться к ней за помощью: «Придут крещоны-то, плачут, молятце: «Шура, пособи!» Я цё пособлю-то, как я не знаю? Дак я вот эк — говорю, вот верьте, хоть не верьте. Што бы было мне дуре спросить? Науцила бы. Дак вот я не спросила. А телушка ходить стала. Я говорю, я бы рада пособить-то вам, дак я не знаю ницё».
Во время войны Русанова побывала на Белом море, в устье Онеги, участвовала в разгрузке судов, в том числе и американских. После того как она пережила бурю на Белом море, у нее появился страх перед водой. Перед бурей Русанова и ее напарницы увидали стаю морских белух, предвещающую, по беломорским поверьям, шторм: «Я погляжу — вот так Соловки были. А нас вот — не розрёшали туда. Не розрёшали. Вот везут-то ешчё на барже, а мы туды пробралися к капитану-ту, и вот снизу-ту вот такие — шире, шире, шире — и как вот с избы такое вьюно [т.е. печной дым над избой]. Мы говорим: «Што там такоё-то?» Как будто печи топятце — из воды. Ну вот мы спрашиваем у этово капитана-то: «Там цево, как будто пеци топятце, и вот такó, с избу такой вьюн?» Он го[вори]т: «Девки, это белуга [белуха], — го[вори]т, — вы под страсть идете, — го[вори]т, — будёт ужó ураган». — «О-ой. Когда?» — «А, — го[вори]т, — может сутки пройдут, а может, и двóи. А будет». Это белуга. А вот эту белугу што-то мало вспоминают. Вот в телевизоре-то там акула да всё. А што-то белугу мало вспоминают. А ён тогда назвал: белуга. Она к худой погоде. Снизу так вот эко, а потом шире, шире, шире — как вот дым из трубы идёт, и всё прямо. Ну, как и взяло ковыреть [болтать, подбрасывать]!»
В причудливых рассказах Александры Ивановны действие часто разворачивается где-то совсем близко: около реки, которая протекает через село, у одного из соседних домов, на пожне. В мире природы, начинающемся сразу за околицей, могут происходить необычные события. Так, на сенокосе Русанова неожиданно повстречалась с лешачихой, которая замаскировалась под знакомую Русановой — соседку Ульяну. Сюжет традиционен, но он расцвечен живописными подробностями: детально описано, во что именно была одета Ульяна, которая потом оказалась «лешачихой», и даже какого цвета была ее одежда: «Ульяна идёт, у ней вот — тогда тóжо ницё одежды-то не было — так портяная, из портна, домотканая юбка голубая, кофтоцька тожо из портна, только та красна и плат тóжо портяной красной, эк вот овязан. Ну, Ульяна и Ульяна. Ульяна шла и по моей кошенине перешла, и ушла в кусты». Мир иного, сверхъестественного находится, судя по рассказам Александры Ивановны, всегда где-то рядом с миром реальным. Свое отношение к проявлениям потустороннего А.И. Русанова определяет фразами «что-то есть», «что-то действует»: «…ну кака-то сила есть, я вот этому верю, што што-то есть». Но что именно «есть», что это за сила — из русановских рассказов остается неясным.
