Традиционная свадьба в междуречье Клязьмы и Оки (Владимирская область)

По традиции основным временем, когда игрались свадьбы, были периоды осеннего и зимнего мясоедов. Протяженность свадебного цикла зависела от разных обстоятельств, основным из которых являлась степень готовности приданого невесты, поскольку время, необходимое для подготовки приданого и свадебных даров, включалось в обрядовый период, предшествующий венчанию.

Структура свадебного цикла включает в себя следующие этапы: 1) сватовство; 2) богомолье (богу молиться); 3) неделя; 4) обрядовая баня; 5) вечорка, гостинцы (девичник) 6) утро свадебного дня и вывод невесты за стол; 7) приезд жениха с поездом, выкуп невесты, отъезд к венцу; 8) застолье после венчания; 9) второй день свадьбы — горны́е / горды́е; 10) посещение молодыми тещи с сыра́ми / на ручки / с мясным хлебом в следующее после свадьбы воскресенье.

Сватовство. Сватать «женихова мать приходила, кого ещё возьмёт из родных», женщин-родственниц, старших снох. В случае согласия сватам велят «еще прийти переговорить», а там уж назначат «богу молиться» — обычно через 1–2 дня после сватовства.

Богу молиться, богомолье — общие названия для обрядового соглашения между семьями жениха и невесты. В отдельных селах также может обозначаться как сговор, запой, пропой. В старину богомолье назначали в субботу. Родители и близкие родственники жениха вечером приходили в дом невесты сделку делать, тут были и парни с девушками. Жених с невестой, их родители вставали перед иконами и молились. Потом жениха с невестой благословляли хлебом с солью и все присутствующие усаживались за стол и угощались. После застолья невеста с «самолучшей» подругой ехала провожать жениха за деревню.

Неделя. Проводив жениха и вернувшись домой, невеста начинала «голосом реветь, плакать» — причитать: «Как богомолье прошло, гости ушли, невеста вóпит» (Алешково Селиванского р-на). Одна из функций плача в обряде — маркирование его важных моментов. По окончании плача невесту накрывали платком и сажали на неделю — период перед свадьбой, наполненный приготовлениями и обрядовыми событиями. В это время по вечерам к невесте приходили подруги и шили постельные принадлежности, одежду для жениха, полотенца и прочие предметы для одаривания гостей на свадьбе. Невеста в работе подруг не участвовала. Ее переходный статус в это время обозначен изолированным положением и определенной локализацией в пространстве дома, костюмом, формой общения с окружающими. Так, основным местом пребывания невесты на неделе (фактически до свадебного дня) является чулан или у́печь — закрытый дощатой перегородкой печной угол, образующий маленькую комнатку, традиционно женская часть избы, табуированная для мужчин и гостей. При этом невеста лишалась свободы передвижения: она редко выходила из дома, а если и выходила, то в сопровождении подруг или ближайших родственниц с определенной обрядовой целью. Невеста одета в обыденную поношенную домашнюю одежду, ее лицо и верхняя часть туловища покрыты темным платком, тем самым она лишена обычного облика и становится как бы невидимой для окружающих. Одновременно она утрачивает и способность к обычному общению: основной формой ее речи на неделе становится плач / причитание. Невеста должна была плачем встречать всех приходящих — подруг, родственников, соседей: «И каждый вечер ходят к ней подруги, и она каждый вечер плакала. Может, она две недели сидит, и плакала» (Сергиевы Горки Вязниковского р-на); «Невеста всем причитала, всем, кто придет. В чулане причитала: «Ды уж поди-ка ты, / Крёстна ды матушка, / И до́бро жа́ловать»» (Курково Селиванского р-на).

На неделе происходили важные обрядовые события, каждое из которых сопровождалось специальными причитаниями невесты. В этот период выбирали кладку — родители невесты совместно с родственниками жениха ездили на ярмарку или в ближайший город покупать свадебные подарки. Когда они возвращались, невеста встречала их плачем.

Кроме того, ходили за кустом — за день-два до свадьбы девки шли в лес, чтобы срубить свадебное деревце — кра́соту. Кра́сота — маленькая елочка, сосенка или можжевеловый куст, обязательно с тремя ярусами веток («в три етажа»). Деревце на свадьбу украшали цветной бумагой, нарезанной в виде полос с бахромой (мохрами), тряпками, кумачом. Невеста по приходе девок с кустом / красотой плачет: «Уж и что же вы, подружки ды милые, / По утру рано вы сряжалиса, / А мне, горькаей, ни сказалиса? / Ды уж ходили вы в зелёну рошшу… Ды уж срубили вы и мою красу, / Принесли-та вы в наш высок терем» (Белая Рамень Вязниковского р-на).

В субботу утром, накануне свадьбы, девушки гуляли с веником — носили воду, затапливали баню и отвозили к жениху постель и приданое невесты. Там их угощали, а жених вручал им мыло и разукрашенный веник для невестиной бани, которые девушки с песнями несли к невесте. В некоторых деревнях Муромского р-на этот обряд назывался за мылом или мыльницы. По приходу подруг невеста должна была встречать их причитанием.

Баня — кульминационный момент в череде подготовительных обрядов свадьбы. Особое значение невестиной бани выделено предметным, акциональным, а также музыкально-словесным кодами ритуала. Так, воду для бани невесты приносили из трех колодцев. В бане невеста мылась мылом и парилась веником, полученными от жениха. По пути в баню и обратно, а также во время мытья невеста причитала: «Невеста в баню и из бани вóпила». Идя в баню, она плакала: «Спаси ды Господи, / Крёстна ды матушка, / Эх, на парной-те, / Э, ведь банюшки, / Э, на мылки-те, /Э-ве, щёлочки» (Ольгино Муромского р-на).

В бане невесте расплетали косу: «В бане она причитала, прям в бане, моются девки, оне ей там песни поют, а она причитает: «Ох, розмилаи, ох, вы мое подруженьки, / Ох, расплетите мне, э, косу русаю, / А коса моя, а руса, ох, расплетаитца, / Ох, а жисть моя, а девичья, ох, она кончается»» (Татарово Муромского р-на). Мытье в бане сопровождалось целым рядом ритуально-магических действий, направленных на пробуждение и укрепление продуктивной и жизненной силы невесты. Однако переходный период еще не закончен: из бани невеста шла покрытая платком, в своем прежнем одеянии и возвращалась в чулан.

Вечером в доме невесты собирался девичник — вечеринка /вечорка/гостинцы, — на который приходили все сродники и подружки. Девушки пели и плясали. Для гостей устраивали небольшое угощение: «Блинцев напекут, селянку сделают. Всё свадьбишны песни пели» (Новониколаевское Селивановского р-на). При этом невеста оставалась в чулане. В ряде деревень она ненадолго выходила оттуда для последнего заплетания косы, о чем в плаче сообщала присутствующим: «Уж милые уж подруженьки, / Уж сели мы уж в конпаньице, / Уж во весёлым-те вы гуляньице. / Ды уж не будет ли уж мне избранница, / Уж заплести-то ко…косу русаю?» (Каменево Вязниковского р-на). Расплетала косу «задушевная» подружка невесты. Сватья приносила кувшин с брагой, ее выпивали, а кувшин разбивали. Мать невесты пекла специальный пирог. После вечеринки подруги оставались ночевать в доме невесты.

В некоторых местах вечеринка, которую называли смотреньё, устраивалась в субботу за неделю до свадьбы, «а еще через неделю приезжали все уж в церковь» (Козлово Вязниковского р-на). На смотреньё собирались девки и женихова сторона — жених, свахи, сватья и парни. Невеста оставалась в чулане, а девушки разыгрывали продажу приданого, произнося комические свадебные приговоры и используя шутовской реквизит, имитировавший приданое: сломанную швейную машинку, старое одеяло и т. п. По окончании торговли жених выводил невесту из чулана и сажал за стол. Начиналось застолье, во время которого блины пекли, горшки били. Потом невеста одаривала жениха приготовленными дарами (платками, подшалками, полотенцами, столешниками), он ей за дары «денежки платил».

Утро свадебного дня — самый насыщенный и напряженный момент свадебного ритуала. Начинался день обрядом бужения. Сначала невеста причетом будила мать: «Ды уж затуха́й-туха́й, заря вече́рняя, / Занимайсь-ка да ты, заря утре́ня, / Ды уж не пойти-ка, вы ранни кочеты, / Не будите-ка мою радельницу, / Мою радельницу, а вы мамыньку. / Ды уж я сама встану… у ранёхынько, / Разбужу её, о, тихохонько» (Алешково Селивановского р-на). Затем поочередно будила ночевавших у нее подруг («Ох, вставайтя вы, ох, красны девушки, / Ох, размилаи, э, вы мое подруженьки. / Ох, да спалась ли вам тёмна ноченька?» (Благовещенское Муромского р-на)), братьев, снох, исполняя всем адресные причитания. В некоторых деревнях невесту причетом будила мать, а затем уже невеста будила причетами подруг, брата с женой и т. д.

Следующий акт — благословение. Невесту ставили на расстеленную шубу, и отец и мать поочередно благословляли ее иконой. Невеста при этом благодарила причитаниями всех своих близких — отца («Спаси Господи, милый тятенька, /Что вспоил-вскормил, к месту придели́л»), мать, братьев («Ох, спасибо тебе, э, братец Ванюшка, /А на высоком ти…тибя терими, /Ох, а тее, э, братец Мишенька, /Ох, на добры́м коне. / А тее́, моя, а сношка-невестушка, / А на великим-те, а рукодельицы» (Благовещенское Муромского р-на)), снох. Если невеста была сиротой, она утром ходила на кладбище на могилу умершего родителя и там просила его благословения, исполняя причитание на похоронный голос.

Далее следовало снаряжение невесты к венцу. В этом обряде причитаниями выделены два наиглавнейших момента. Сначала невесте в последний раз расплетали косу, о чем она просила плачем свою задушевную подружку: «Сослужи ты мне, мила подруженька, / А мне службицу в остаточке, / Расплети-ка ты мне косу русаю» (Алешково Селивановского р-на). С расплетенными волосами, покрытую платком невесту уводили в чулан. Тем временем приезжали дружки (или сваха) со стороны жениха: «Там мужика два-три, две лошади запряжёны, и на дуге-то колколо́ со звоном» (Козлово Вязниковского р-на). Их сначала не пускали, но дружки твердили: «Нашу невесту обрядите и за стол посадите». Наконец их пускали в дом, забирали у них шубу, а дружки уезжали «куда-то там далёко». И вот невеста уже одета: коса расплетена, голова накрыта платком, накинута шуба от жениха, а платье, по старым обычаям, все еще непраздничное (хотя во многих местах невеста уже была наряжена в праздничное платье). Знак готовности невесты — ее причитание, обращенное к брату с просьбой забуть (обуть) ей «правую ноженьку в путь-дороженьку». Плачем невеста просила брата вывести ее за стол: «Подойди-ка ты, братец милай мой, / Ды уж бери меня за праву рученьку (и ведёт он иё)» (Белая Рамень Вязниковского р-на). Брат (или отец) выводили ее из чулана и усаживалм за стол в красный угол, к иконам. Идя к столу, невеста причитала и, наконец, усевшись, плакала в последний раз, обращаясь к родителям (или только к матери). На этом цикл причитаний заканчивался. Невеста, закрытая, сидела за столом, место рядом с ней занимали девушки, одна из которых держала в руках аршин (деревянную планку для измерения длины).

Тем временем к дому подъезжал жених с поездом (поезжени́на): «Невеста отплакала, и женихова родня едут». У ворот дружка произносил приговор, обращаясь к хозяевам дома. Ворота отпирали, и поезд въезжал во двор. Первым в дом входил дружка, за ним жених и поезжане. Начинался выкуп красоты / куста и места за столом для жениха. Из сеней выступала подруга невесты и торжественно несла куст, произнося при этом приговор (приговорки / присказки): «От печки кирпичной, / От девушки горемышной /Краса девичья идёт, / Не сама она идет, / Её красна девушка несёт» (Алешково Селивановского р-на). Потом она ставила куст на стол, а дружка начинал торговаться. В ответ задушевная подруга невесты произносила длинный приговор, а сидящая с аршином девушка его ударами подчеркивала наиболее важные слова: «Раз — появились гости у нас. / Два — поближе сюда. / Три — посеребри! / Пять — пора место выкупать!» Если куст был вынесен на стол заранее, то главная подруга, сидя за столом, произносила приговоры и сама стучала аршином по столу. В приговорах она обращалась и к дружке, и к свахе, высмеивала их и иногда жениха. Этот эпизод носил ярко комический характер, приговоры сложены раешным стихом с богатым набором элементов ярмарочного фольклора. Их всегда сопровождал громкий смех присутствующих. Наконец, место за столом было выкуплено — девушки вставали и уступали место за столом жениху, рядом с невестой. По другую сторону стола усаживались приехавшие с женихом поезжане. Их угощали, здесь звучали корильные песни свахе и дружке («У нашего свата»).

После столованья жених и невеста с поездом отправлялись в церковь. Невеста ехала, накрытая платком, в церковной сторожке ее причесывали и наряжали.

Столование после венца. В ряде сел Муромского и Вязниковского районов молодые от венца возвращались в дом невесты. Все усаживались за столы, начиналось угощение, включающее горячие блюда: мясные щи и кашу. Здесь разыгрывали шуточный эпизод с голубем: для жениха специально плели из соломы пичужку и привязывали ее над столом, насыпали внутрь соль, клали яйца и дергали за протянутую из чулана нитку. Голубь наклонялся, и соль высыпалась. Жених должен был изловчиться и поймать его, а девушки ему не давали это сделать. (Эту игровую сценку могли устраивать до отъезда к венцу, если из церкви молодые сразу ехали к жениху). На застолье после венца подруги невесты стояли в сторонке и пели величальные песни в первую очередь жениху («У нас Ваня господин», «У Ивана-то Егоровича/ Все воротечки растворенаи»), невесте («У нас Танюшка изменщица»), свахе («Сладка ягодка изюминка»), а также холостым парням («У нас Ванюшка хорошенький»). Как «отстолуют», уже вечером ехали к жениху.

Второй день свадьбы — горны́е / горды́е. На второй день свадьбы у жениха устраивали гулянье и пир, с утра прибывала родня невесты — горды́е. Их встречали, специально отпиливали жердь и загораживали ею дорогу — сватья должны были откупиться. Этот день отмечен особым весельем и разгулом. Так, пили за честь невесты — и били посуду об пол. За столом пели различные песни: плясовые, скорые хороводные, застольные, шуточные: «По лужечиньку погуливала», «Ты кокушка моя луговая», «Как по мостику-мосточку», «Я по сенюшкам ходила» и др. Исполнялись также свадебные частушки. На пиру молодая обходила всех пировых и целовала их, а они ей в блюдечко клали деньги. В этот день свадебщики гуляли по улице с кустом (свадебным деревцем), а потом помещали его на чердак, высунув в слуховое оконце — «на волю», и оставляли там на год, а потом выбрасывали. В конце пира, на розгонье, брали запеченную свиную голову, ставили ее на доску («а на доске-то сидит человек»), несли эту доску, держась за нее со всех сторон, и пели «Дубинушку». Потом ставили на стол, резали голову и делили между пирующими. Это служило знаком окончания застолья: все вставали и расходились из-за стола.

Через неделю, в следующее воскресенье, молодые отправлялись в гости к теще, это называлось с сыра́ми, / на ручки, / с мясным хлебом.

Музыка обряда. Важную часть обряда составляли причитания невесты. В местной традиции они исполнялись сольно, невеста должна была плакать сама. Совместный плач (невесты с матерью или подругой) встречается лишь в некоторых деревнях и соотнесен с конкретными обрядовыми ситуациями: буженьем невестой родных утром свадебного дня или ее прощанием с родными и подругами перед благословением. Существовала особая практика обучения свадебным причитаниям. Невест учили близкие родственницы или же девушки на выданье сами старались научиться причитать, слушая, как плачут невесты на свадьбах. Традиция свадебного плача в междуречье Клязьмы и Оки отличается развитостью, представлена в нескольких разновидностях. Нормативным при исполнении является высокий регистр звучания, тонкий голос, часто фальцет, о чем свидетельствуют высказывания местных жителей: «Невеста заревёт тоненьким голоском».

Стих причитаний, как правило, состоит из двух слоговых групп, тяготеющих к 5-слоговому объему. Однако их слоговой объем может варьироваться (от 5 до 7-8 слогов), поскольку форму твердо «держит» ритмическая структура напева. Мелодико-интонационная линия, как правило, рельефная и выразительная, отвечает структуре стиха.

Песенные жанры в местном свадебном ритуале занимают более скромное место и представлены в основном величальными и малым числом корильных песен. Они обычно имеют краткие формульные напевы, на которые исполняется несколько текстов. В их основе — ритмические формы типа «Камаринской». Экспедиции 1980–2000-х годов зафиксировали преимущественно сольные (одиночные) исполнения свадебных величальных и корильных песен. Более ранние записи свидетельствуют о бытовавшей здесь традиции унисонно-гетерофонного их исполнения.

В настоящее время в восточных районах Владимирской области почти не осталось носителей традиционной культуры, помнящих местный свадебный обряд. Тем большее значение приобретают материалы и записи, сохраненные в фольклорных архивах и в коллекциях собирателей.