Я
   ненавижу
      человечье устройство,
ненавижу организацию,
              вид
            и рост его.
На что похожи
      руки наши?..
Разве так
       машина
         уважаемая
            машет?..
Представьте,
      если б
         шатунов шатия
чуть что —
      лезла в рукопожатия.
Я вот
   хожу
      весел и высок.
Прострелят,
      и конец —
            не вставишь висок.
Не завидую
      ни Пушкину,
            ни Шекспиру Биллю.
Завидую
   только
      блиндированному автомобилю.
Мозг
   нагрузишь
      до крохотной нагрузки,
и уже
   захотелось
         поэзии…
            музыки…
Если б в понедельник
         паровозы
            не вылезли, болея
с перепоя,
      в честь
         поэтического юбилея…
Даже если
          не брать уродов,
больных,
       залегших
         под груду одеял, —
то даже
   прелестнейший
            тов. Родов
тоже
   еще для Коммуны не идеал.
Я против времени,
         убийцы вороватого.
Сколькие
       в землю
         часами вогнаны.
Почему
   болезнь
      сковала Арватова?
Почему
   безудержно
         пишут Коганы?
Довольно! —
      зевать нечего:
переиначьте
      конструкцию
            рода человечьего!
Тот человек,
      в котором
цистерной энергия —
         не стопкой,
который
      сердце
         заменил мотором,
который
       заменит
            легкие — топкой.
Пусть сердце,
      даже душа,
но такая,
чтоб жила,
      паровозом дыша,
никакой
      весне
      никак не потакая.
Чтоб утром
      весело
         стряхнуть сон.
Не о чем мечтать,
         гордиться нечего.
Зубчиком
         вхожу
           в зубчатое колесо
и пошел
      заверчивать.
Оттрудясь,
      развлекаться
            не чаплинской лентой,
не в горелках резвясь,
         натыкаясь на грабли, —
отдыхать,
       в небеса вбегая ракетой.
Сам начертил
      и вертись в пара́боле.