Я волком бы
       выгрыз
          бюрократизм.
К мандатам
      почтения нету.
К любым
     чертям с матерями
               катись
любая бумажка.
        Но эту…
По длинному фронту
           купе
              и кают
чиновник
     учтивый движется.
Сдают паспорта,
        и я
          сдаю
мою
  пурпурную книжицу.
К одним паспортам —
           улыбка у рта.
К другим —
      отношение плевое.
С почтеньем
      берут, например,
              паспорта
с двухспальным
        английским левою.
Глазами
    доброго дядю выев,
не переставая
       кланяться,
берут,
   как будто берут чаевые,
паспорт
    американца.
На польский —
        глядят,
            как в афишу коза.
На польский —
        выпяливают глаза
в тугой
    полицейской слоновости —
откуда, мол,
      и что это за
географические новости?
И не повернув
       головы кочан
и чувств
     никаких
          не изведав,
берут,
   не моргнув,
         паспорта датчан
и разных
     прочих
         шведов.
И вдруг,
    как будто
         ожогом,
             рот
скривило
     господину.
Это
  господин чиновник
            берет
мою
  краснокожую паспортину.
Берет —
    как бомбу,
         берет —
             как ежа,
как бритву
      обоюдоострую,
берет,
   как гремучую
          в 20 жал
змею
   двухметроворостую.
Моргнул
     многозначаще
            глаз носильщика,
хоть вещи
     снесет задаром вам.
Жандарм
     вопросительно
             смотрит на сыщика,
сыщик
    на жандарма.
С каким наслажденьем
            жандармской кастой
я был бы
    исхлестан и распят
за то,
   что в руках у меня
            молоткастый,
серпастый
     советский паспорт.
Я волком бы
       выгрыз
          бюрократизм.
К мандатам
      почтения нету.
К любым
     чертям с матерями
               катись
любая бумажка.
        Но эту…
Я
 достаю
     из широких штанин
дубликатом
      бесценного груза.
Читайте,
     завидуйте,
           я —
             гражданин
Советского Союза.