Мир
  опять
     цветами оброс,
у мира
   весенний вид.
И вновь
    встает
       нерешенный вопрос —
о женщинах
      и о любви.
Мы любим парад,
         нарядную песню.
Говорим красиво,
         выходя на митинг.
Но часто
    под этим,
         покрытый плесенью,
старенький-старенький бытик.

Поет на собранье:
         «Вперед, товарищи…
А дома,
    забыв об арии сольной,
орет на жену,
       что щи не в наваре
и что
   огурцы
       плоховато просолены.
Живет с другой —
         киоск в ширину,
бельем —
     шантанная дива.
Но тонким чулком
          попрекает жену:
— Компрометируешь
           пред коллективом. — 
То лезут к любой,
         была бы с ногами.
Пять баб
    переменит
          в течение суток.
У нас, мол,
      свобода,
           а не моногамия.
Долой мещанство
         и предрассудок!
С цветка на цветок
          молодым стрекозлом
порхает,
     летает
         и мечется.
Одно ему
     в мире
         кажется злом —
это
  алиментщица.
Он рад умереть,
экономя треть,
три года
    судиться рад:
и я, мол, не я,
и она не моя,
и я вообще
      кастрат.
А любят, так будь
         монашенкой верной —
тиранит
    ревностью
          всякий пустяк
и мерит
    любовь
        на калибр револьверный,
неверной
     в затылок
          пулю пустя.
Четвертый —
       герой десятка сражений,
а так,
   что любо-дорого,
бежит
   в перепуге
        от туфли жениной,
простой туфли Мосторга.

А другой
    стрелу любви
           иначе метит,
путает
    — ребенок этакий —
уловленье
      любимой
           в романические сети
с повышеньем
        подчиненной по тарифной сетке…
По женской линии
тоже вам не райские скинии.
Простенького паренька
подцепила
     барынька.
Он работать,
       а ее 
         не удержать никак —
бегает за клёшем
         каждого бульварника.
Что ж,
   сиди
      и в плаче
           Нилом нилься.
Ишь! — 
   Жених!
— Для кого ж я, милые, женился?
Для себя —
      или для них? — 
У родителей
      и дети этакого сорта:
— Что родители?
         И мы 
            не хуже, мол! — 
Занимаются
       любовью в виде спорта,
не успев
     вписаться в комсомол.
И дальше,
     к деревне,
          быт без движеньица —
живут, как и раньше,
           из года в год.
Вот так же
      замуж выходят
             и женятся,
как покупают
       рабочий скот.
Если будет
     длиться так
          за годом годик,
то,
  скажу вам прямо,
не сумеет
     разобрать
          и брачный кодекс,
где отец и дочь,
        который сын и мама.
Я не за семью.
       В огне
           и в дыме синем
выгори
    и этого старья кусок,
где шипели
      матери-гусыни
и детей
    стерег
       отец-гусак!
Нет.
  Но мы живем коммуной
              плотно,
в общежитиях
       грязнеет кожа тел.
Надо
  голос
     подымать за чистоплотность
отношений наших
          и любовных дел.
Не отвиливай —
        мол, я не венчан.
Нас
  не поп скрепляет тарабарящий.
Надо
   обвязать
       и жизнь мужчин и женщин
словом,
    нас объединяющим:
               «Товарищи».