Один Париж —
       адвокатов,
             казарм,
другой —
    без казарм и без Эррио.
Не оторвать
      от второго
            глаза —
от этого города серого.
Со стен обещают:
         «Un verre de Koto
donne de l’energie».
Вином любви
       каким
          и кто
мою взбудоражит жизнь?
Может,
    критики
        знают лучше.
Может,
    их
      и слушать надо.
Но кому я, к черту, попутчик!
Ни души
    не шагает
         рядом.
Как раньше,
      свой
         раскачивай горб
впереди
    поэтовых арб —
неси,
   один,
      и радость,
           и скорбь,
и прочий
     людской скарб.
Мне скучно
     здесь
        одному
            впереди, —
поэту
   не надо многого, —
пусть
   только
       время
          скорей родит
такого, как я,
      быстроногого.
Мы рядом
     пойдем
         дорожной пыльцой.
Одно
   желанье
        пучит:
мне скучно —
      желаю
          видеть в лицо,
кому это
    я
     попутчик?!
«Je suis un chameau»,
          в плакате стоят
литеры,
    каждая — фут.
Совершенно верно:
         «je suis», —
              это
                «я»,
a «chameau» —
       это
         «я верблюд».
Лиловая туча,
       скорей нагнись,
меня
   и Париж полей,
чтоб только
      скорей
          зацвели огни
длиной
    Елисейских полей.
Во всё огонь —
        и небу в темь
и в чернь промокшей пыли.
В огне
   жуками
       всех систем
жужжат
    автомобили.
Горит вода,
      земля горит,
горит
   асфальт
       до жжения,
как будто
     зубрят
         фонари
таблицу умножения.
Площадь
     красивей
          и тысяч
              дам-болонок.
Эта площадь
      оправдала б
            каждый город.
Если б был я
      Вандомская колонна,
я б женился
      на Place de la Concorde.