Стара,
   коса
стоит
   Казань.
Шумит
   бурун:
«Шурум…
     бурум…»
По-родному
      тараторя,
снегом
    лужи
       намарав,
у подворья
     в коридоре
люди
   смотрят номера.
Кашляя
    в рукава,
входит
   робковат,
глаза таращит.
Приветствую товарища.

Я
 в языках
      не очень натаскан —
что норвежским,
        что шведским мажь.
Входит татарин:
        «Я
          на татарском
вам
  прочитаю
       «Левый марш».
Входит второй.
       Косой в скуле.
И говорит,
     в карманах порыскав:
«Я —
  мариец.
      Твой
         «Левый»
дай
  тебе
    прочту по-марийски».
Эти вышли.
     Шедших этих
в низкой
    двери
       встретил третий.
«Марш
    ваш —
наш марш.
Я —
  чуваш,
послушай,
     уважь.
Марш
   вашинский
так по-чувашски…»

Как будто
     годы
        взял за чуб я —
— Станьте
     и не пылите-ка! —
рукою
   своею собственной
             щупаю
бестелое слово
        «политика».
Народы,
    жившие,
        въямясь в нужду,
притершись
      Уралу ко льду,
ворвались в дверь,
         идя
           на штурм,
на камень,
     на крепость культур.
Крива,
   коса
стоит
   Казань.
Шумит
   бурун:
«Шурум…
    бурум…»