Товарищ Попов
       чуть-чуть не от плуга.
Чуть
  не от станка
        и сохи.
Он —
  даже партиец,
         но он
            перепуган,
брюзжит
    баритоном сухим:
«Раскроешь газетину —
          в критике вся,
любая
   колеблется
        глыба.
Кроют.
   Кого?
      Аж волосья
встают
   от фамилий
         дыбом.
Ведь это —
     подрыв,
         подкоп ведь это…
Критику
    осторожненько
           должно вести.
А эти
  критикуют,
       не щадя авторитета,
ни чина,
    ни стажа,
         ни должности.
Критика
    снизу —
        это яд.
Сверху —
    вот это лекарство!
Ну, можно ль
      позволить
          низам,
             подряд,
всем! —
    заниматься критиканством?!
О мерзостях
      наших
         трубим и поем.
Иди
  и в газетах срамись я!
Ну, я ошибся…
       Так в тресте ж,
              в моем,
имеется
    ревизионная комиссия.
Ведь можно ж,
       не задевая столпов,
в кругу
   своих,
      братишек, —
вызвать,
    сказать:
        — Товарищ Попов,
орудуй…
    тово…
       потише… —
Пристали
    до тошноты,
          до рвот…
Обмазывают
      кистью густою.
Товарищи,
     ведь это же ж
            подорвет
государственные устои!
Кого критикуют? —
         вопит, возомня,
аж голос
    визжит
       тенорком. —
Вчера —
    Иванова,
        сегодня —
             меня,
а завтра —
     Совнарком!»
Товарищ Попов,
       оставьте скулеж.
Болтовня о подрывах —
           ложь!
Мы всех зовем,
       чтоб в лоб,
            а не пятясь,
критика
    дрянь
       косила.
И это
   лучшее из доказательств
нашей
   чистоты и силы.