Хотя
      по Варшаве
                     ходят резво́,
ни шум не услышишь,
                           ни спор,
одно звенит:
               офицерский звон
сабель,
         крестов
                   и шпор.
Блестят
         позументы и галуны…
(как будто не жизнь,
                         а балет!),
и сабля
         ясней молодой луны,
и золото эполет.
Перо у одних,
                у других тюльпан,
чтоб красило
                низкий лоб.
«Я, дескать, вельможный,
                               я, дескать, пан,
я, дескать, не смерд,
                        не холоп!»
Везде,
        исследуйте улиц тыщи,
малюсеньких
                и здоровенных, —
идет гражданин,
                    а сзади —
                                 сыщик,
а сзади —
            пара военных.
Придешь поесть,
                     закажешь пустяк,
а сбоку
         этакий пялится.
И ежишься ты,
                  глаза опустя,
и вилку
         стиснули пальцы.
Других прейскурантов мерещится текст
и поле
         над скатертью стираной.
Эх,
   ткнуть бы
               другую вилку в бифштекс —
вот в этот бифштекс
                        размундиренный!
Во мне
        никакой кровожадности нет,
и я
   до расправ не лаком,
но пользы нет
                  от их эполет
ни миру,
         ни нам,
                  ни полякам!
Смотрю:
          на границе,
                        на всякий случай,
пока
      от безделья томясь,
проволока
             лежит колючая
для наших штанов
                      и мяс.
А мы, товарищ?
                  Какого рожна
глазеем
         с прохладцей с этакой?
До самых зубов
                    вооружена
у нас
      под боком
                   соседка.