Рынок
   требует
       любовные стихозы.
Стихи о революции?
          на кой-они черт!
Их смотрит
     какой-то
         испанец «Хо́зе» —
Дон Хоз-Расчет.
Мал почет,
     и бюджет наш тесен.
Да еще
   в довершенье —
          промежду нас —
нет
  ни одной
      хорошенькой поэтессы,
чтоб привлекала
        начальственный глаз.
Поэта
   теснят
      опереточные дивы,
теснит
   киношный
        размалеванный лист.
— Мы, мол, массой,
         мы коллективом.
А вы кто?
     Кустарь-индивидуалист!
Город требует
       зрелищ и мяса.
Что вы там творите
         в муках родо́в?
Вы
  непонятны
        широким массам
и их представителям
          из первых рядов.
Люди заработали —
         дайте, чтоб потратили.
Народ
   на нас
      напирает густ.
Бросьте ваши штучки,
          товарищи
изобретатели
       каких-то
           новых,
грядущих искусств. —
Щеголяет Толстой,
         в истории ряженый,
лезет,
   напирает
        со своей императрицей.
— Тьфу на вас!
       Вот я
          так тиражный.
Любое издание
        тысяч тридцать. —
Певице,
    балерине
         хлоп да хлоп.
Чуть ли
    не над ЦИКом
           ножкой машет.
— Дескать,
     уберите
         левое барахло,
разные
    ваши
       левые марши. —
Большое-де искусство
          во все артерии
влазит,
    любые классы покоря.
Довольно!
     В совмещанском партере
Леф
  не раскидает свои якоря.
Время! —
    Судья единственный ты мне.
Пусть
   «сегодня»
        подымает
непризнающий вой.
Я
 заявляю ему
       от имени
твоего и моего:
— Я чту
    искусство,
         наполняющее кассы.
Но стих
   раструбливающий
           октябрьский гул,
но стих,
    бьющий
        оружием класса, —
мы не продадим
        ни за какую деньгу.