Десять прошло.
       Понимаете?
            Десять!
Как же ж
    поэтам не стараться?
Как
  на театре
       актерам не чудесить?
Как
  не литься
       лавой демонстраций?
Десять лет —
      сразу не минуют.
Десять лет —
      ужасно много!
А мы
  вспоминаем
        любую из минут.
С каждой
     минутой
         шагали в ногу.
Кто не помнит только
переулок
    Орликов?!
В семнадцатом
       из Орликова
выпускали голенькова.
А теперь
    задираю голову мою
на Запад
    и на Восток,
на Север
    и на Юг.
Солнцами
     окон
       сияет Госторг,
Ваня
   и Вася —
иди,
  одевайся!
Полдома
    на Тверской
(Газетного угол).
Всю ночь
     и день-деньской —
сквозь окошки
       вьюга.
Этот дом
    пустой
орал
   на всех:
— Гражданин,
      стой!
Руки вверх! —
Не послушал окрика, —
от тебя —
     мокренько.
Дом —
   теперь:
       огня игра.
Подходи хоть ночью ты!
Тут
  тебе
    телеграф —
сбоку почты.
Влю-
  блен
    весь-
      ма —
вмес-
   то
    пись-
      ма
к милке
    прямо
шли телеграммы.
На Кузнецком
       на мосту,
где дома
    сейчас
       растут, —
помню,
   было:
пала
   кобыла,
а толпа
    над дохлой
голодная
     охала.
А теперь
    магазин
горит
   для разинь.
Ваня
   наряден.
Идет,
   и губа его
вся
  в шоколаде
с фабрики Бабаева.

Вечером
    и поутру,
с трубами
     и без труб —
подымал
    невозможный труд
улиц
  разрушенных
        труп.
Под скромностью
        ложной
           радость не тая,
ору
  с победителями
         голода и тьмы:
— Это —
    я!
Это —
   мы!