Если
   Гавану
       окинуть мигом —
рай-страна,
      страна что надо.
Под пальмой
       на ножке
            стоят фламинго.
Цветет
    коларио
        по всей Ведадо.
В Гаване
    все
      разграничено четко:
у белых доллары,
         у черных — нет.
Поэтому
    Вилли
       стоит со щеткой
у «Энри Клей энд Бок, лимитед».
Много
    за жизнь
         повымел Вилли —
одних пылинок
        целый лес, —
поэтому
    волос у Вилли
           вылез,
поэтому
    живот у Вилли
           влез.
Мал его радостей тусклый спектр:
шесть часов поспать на боку,
да разве что
      вор,
        портово́й инспектор,
кинет
   негру
      цент на бегу.
От этой грязи скроешься разве?
Разве что
     стали б
         ходить на голове.
И то
  намели бы
       больше грязи:
волосьев тыщи,
        а ног —
            две.
Рядом
   шла
     нарядная Прадо.
То звякнет,
      то вспыхнет
            трехверстный джаз.
Дурню покажется,
         что и взаправду
бывший рай
      в Гаване как раз.
В мозгу у Вилли
        мало извилин,
мало всходов,
       мало посева.
Одно
   единственное
          вызубрил Вилли
тверже,
    чем камень
          памятника Масео:
«Белый
    ест
      ананас спелый,
черный —
     гнилью моченый.
Белую работу
       делает белый,
черную работу —
        черный».
Мало вопросов Вилли сверлили.
Но один был
      закорюка из закорюк.
И когда
    вопрос этот
          влезал в Вилли,
щетка
   падала
       из Виллиных рук.
И надо же случиться,
          чтоб как раз тогда
к королю сигарному
          Энри Клей
пришел,
    белей, чем облаков стада,
величественнейший из сахарных королей.
Негр
   подходит
        к туше дебелой:
«Ай бэг ёр па́рдон, мистер Брэгг!
Почему и сахар,
        белый-белый,
должен делать
       черный негр?
Черная сигара
       не идет в усах вам —
она для негра
       с черными усами.
А если вы
     любите
         кофий с сахаром,
то сахар
    извольте
         делать сами».
Такой вопрос
       не проходит даром.
Король
    из белого
         становится желт.
Вывернулся
      король
          сообразно с ударом,
выбросил обе перчатки
            и ушел.
Цвели
   кругом
       чудеса ботаники.
Бананы
    сплетали
         сплошной кров.
Вытер
   негр
      о белые подштанники
руку,
   с носа утершую кровь.
Негр
   посопел подбитым носом,
поднял щетку,
       держась за скулу.
Откуда знать ему,
         что с таким вопросом
надо обращаться
         в Коминтерн,
                в Москву?