Петр Иванович Сорокин
в страсти —
      холоден, как лёд.
Все
  ему
    чужды пороки:
и не курит
     и не пьёт.
Лишь одна
      любовь
          рекой
залила
    и в бездну клонит —
любит
   этакой серьгой
повисеть на телефоне.
Фарширован
      сплетен
          кормом,
он
  вприпрыжку,
        как коза,
к первым
     вспомненным
            знакомым
мчится
    новость рассказать.
Задыхаясь
     и сипя,
добредя
    до вашей
         дали,
он
  прибавит от себя
пуд
  пикантнейших деталей.
«Ну… —
    начнет,
        пожавши руки, —
обхохочете живот,
Александр
     Петрович
          Брюкин —
с секретаршею живет.
А Иван Иваныч Тестов —
первый
    в тресте
        инженер —
из годичного отъезда
возвращается к жене.
А у той,
    простите,
         скоро —
прибавленье!
       Быть возне!
Кстати,
    вот что —
         целый город
говорит,
    что раз
        во сне…»
Скрыл
   губу
     ладоней ком,
стал
   от страха остролицым.
«Новость:
     предъявил…
           губком…
ультиматум
      австралийцам».
Прослюнявив новость
           вкупе
с новостишкой
       странной
            с этой,
быстро
    всем
       доложит —
             в супе
что
  варилось у соседа,
кто
  и что
     отправил в рот,
нет ли,
    есть ли
        хахаль новый,
и из чьих
     таких
        щедрот
новый
   сак
     у Ивановой.
Когда
   у такого
       спросим мы
желание
     самое важное —
он скажет:
     «Желаю,
         чтоб был
              мир
огромной
     замочной скважиной.
Чтоб, в скважину
        в эту
          влезши на треть,
слюну
   подбирая еле,
смотреть
     без конца,
          без края смотреть —
в чужие
    дела и постели».