Асфальт — стекло.
         Иду и звеню.
Леса и травинки
        — сбриты.
На север
    с юга
      идут авеню,
на запад с востока —
          стриты.
А между —
     (куда их строитель завез!) —
дома
   невозможной длины.
Одни дома
      длиной до звезд,
другие —
    длиной до луны.
Янки
   подошвами шлепать
             ленив:
простой
    и курьерский лифт.
В 7 часов
     человечий прилив,
В 17 часов
     — отлив.
Скрежещет механика,
           звон и гам,
а люди
    немые в звоне.
И лишь замедляют
         жевать чуингам,
чтоб бросить:
       «Мек моней?»
Мамаша
     грудь
        ребенку дала.
Ребенок
    с каплями из носу,
сосет
   как будто
        не грудь, а доллар —
занят
   серьезным
         бизнесом.
Работа окончена.
        Тело обвей
в сплошной
      электрический ветер.
Хочешь под землю —
          бери собвей,
на небо —
     бери элевейтер.
Вагоны
    едут
       и дымам под рост,
и в пятках
     домовьих
          трутся,
и вынесут
     хвост
        на Бруклинский мост,
и спрячут
     в норы
         под Гудзон.
Тебя ослепило,
        ты
          осовел.
Но,
  как барабанная дробь,
из тьмы
    по темени:
         «Кофе Максвел
гуд
  ту ди ласт дроп».
А лампы
     как станут
           ночь копать,
ну, я доложу вам —
         пламечко!
Налево посмотришь —
           мамочка мать!
Направо —
     мать моя мамочка!
Есть что поглядеть московской братве.
И за день
     в конец не дойдут.
Это Нью-Йорк.
       Это Бродвей.
Гау ду ю ду!
Я в восторге
       от Нью-Йорка города.
Но
  кепчонку
       не сдерну с виска.
У советских
      собственная гордость:
на буржуев
      смотрим свысока.