Традиция пастушеских «отпусков» в Каргопольском районе Архангельской области

Умение пасти с отпуском особенно ценилось в каргопольских деревнях и было основным условием приглашения того или иного пастуха для пастьбы. При этом часто считалось, что пришлые пастухи обладают этим умением в большей степени, чем местные. В Каргополье большим авторитетом пользовались ваганы, жители окрестностей реки Ваги, протекающей в Вожегодском районе Вологодской области, Вельском и Шенкурском районах Архангельской области, а также пошехонцы, проживающие в Ярославской области. Считалось, что они знают больше. Глаголом знать обозначается особое магическое знание. Таким образом, в народной традиции личность пастуха сближается с колдуном, на пастуха распространяются общие представления о том, что они знаются с нечистой силой, и о необходимости сдавать колдовство (передавать кому-то эти знания) — в противном случае умирать они будут долго и мучительно. Знатье пастуха заключалось в умении собрать стадо и принять, взять отпуск, то есть совершить определенные обрядовые действия.

Подготовка к обходу. Первый весенний выгон скота в деревнях Каргопольского района совершался в Егорьев (6 мая) или Николин день (22 мая), а иногда — как только станет тепло, но не в понедельник, среду, пятницу и субботу, а также не в тот день недели, на который приходилось в этом году Благовещение. Накануне вечером пастух обходил дома и собирал у коров по клоку шерсти, которую потом запекал в специальный хлеб, скармливаемый наутро скоту. Это же делали сами хозяйки, каждая со своими животными. Утром пастух трубил в рог или берестяную трубу, оповещая хозяек о времени сбора. Пастух либо сам ходил по дворам, собирая коров, либо ждал их у выхода из села или на специально подготовленном и огороженном месте вне деревни, недалеко от леса.

Обход скота. Коровы прогонялись через ворота (завор), сделанные из трех жердей, поставленных в форме буквы П, или из двух соединенных макушками березок на специально огороженное место, где совершался обход. В некоторых деревнях на землю в воротах полагалось класть замок с ключом, крюк (кочергу), пояс, а сверху, над ними, вешалась икона. По обе стороны прохода, у столбов завора, клали замок и ключ, половинки расколотого надвое полена, два куска воска, нож и камень. Есть свидетельства о том, что скот прогоняли между двумя кострами или дымящимися головешками. Собрав все стадо вместе и скормив коровам специально приготовленный хлеб, пастух трижды обходил их по солнцу (реже — против солнца), произнося или читая текст заговора. При обходе пастух держал в руках решето с иконой (как правило — образ св. Георгия или Николая, а также Спасителя или Богородицы). В это же решето могли класть воск, ладан, шерсть, взятую с коров накануне выгона и выстриженную на крестце или лбу, серу из ушей коров, соль, свечу, специально испеченный для выгона хлеб, землю с муравейника. Иногда пастух нес или тащил за собой по земле топор, косу (обломок косы) или щуку.

Затем предметы, через или между которыми проходило стадо, убирались. Пояс пастух надевал на себя и должен был носить его в течение всего сезона, хлеб скармливался животным, парные предметы соединялись: замок запирался ключом, куски воска слеплялись, щепки связывались вместе, и все это пряталось в укромном, одному пастуху известном месте. Часто эти предметы помещали в воду, чтобы обеспечить хороший удой, могли прятать их в лесу, на поскотине, в доме. В дальнейшем эти предметы могли использоваться для управления стадом: пастух затягивал ремень туже, чтобы скот собирался и шел домой, и ослаблял, чтобы животные свободнее разбредались по пастбищу; та же цель достигалась запиранием и отпиранием замка. Заговор, если он существовал в письменном виде, тоже клался в строго определенное место: в закрытую бутылку с водой, за икону, под куст, в пастушью трубу. Там его никто не должен был трогать — только в этом случае стаду было обеспечено благополучие.

Примечательно, что стадо в описываемом обряде воспринималось как одно целое, единый организм. Это подчеркивается тем обстоятельством, что во время обхода стадо должно быть полностью в сборе. Животные, по каким-либо причинам в этот момент отсутствующие (например, купленные уже после первого выгона), не принимались в стадо вплоть до конца сезона пастьбы. Пастух не разрешал хозяевам забирать из стада скот для продажи или на убой до окончания действия договора о его найме, то есть до осени. Собственно, в этом и заключается один из основных «принципов действия» отпуска, имеющего ярко выраженную семантику огораживания или объединения. Прогон скота через ворота, а также между двумя огнями на обнесенную забором из жердей территорию, обход его пастухом, символическое опоясывание (опоясывание пастуха поясом, через который переступили все животные стада), замыкание замком призвано создать вокруг скота непреодолимую ни для хищников и порчи, ни для самих животных символическую границу, чтобы коровы не могли выйти за нее, а враг — проникнуть внутрь. Изменение численности стада воспринималось как нарушение этой границы и провоцировало ее нарушение и со стороны хищников.

Слепливание воедино двух частей воска, между которыми проходило стадо, связывание щепок, запечение в хлеб или залепливание в воск шерсти, серы из ушей всех животных стада должно было сделать его единым и сохранить его целостность на все время действия отпуска. Стадо переставало быть совокупностью отдельных животных и становилось единым организмом — таким образом, из него не должно было пропасть ни одного животного. То же значение имеет перечисление в текстах отпусков всех разновидностей, полов, мастей и других признаков скота: «милых коровушек, рогатых и комлатых, коров, подтелков и быков, холощеных и нехолощеных, всяких шерстью». В народной терминологии, относящейся в этому обряду, выражена идея отпускания скота, то есть его перехода в чужое пространство (отпуск, спуск), или его объединения (сгон, слука).

Текст отпуска представляет собой предмет особой важности. Если некоторые детали обряда могут быть известны каждому местному жителю, то сам заговор не открывался никогда. Считалось, что это может повредить не только действенности отпуска, но и самому пастуху или стаду (на стадо нападут хищники, животные будут болеть, теряться; пастуха побьет леший).  Тексты отпусков передавались от поколения к поколению. Пастух, как и колдун, готовил себе преемника, чаще всего сына, которому перед смертью передавал знание, сам таким образом оставаясь без отпуска. По другим источникам, отпуска брались или покупались пастухами у колдунов — один раз на всю жизнь или перед каждым новым сезоном пастьбы.

Существует устная и письменная традиции отпусков. Письменная традиция пастушеских заговоров достаточно древняя: известны рукописи, относящиеся к XVIII веку. Наиболее ранний документ такого рода, хранящийся в нашем архиве, может быть датирован 1920-ми годами. Такие списки, как правило, оформлялись как рукописные книжечки: имели титульный лист с заглавием, иллюстрировались изображениями Голгофского креста, переплетались, передавались от поколения к поколению.

Письменные и устные тексты отпусков похожи друг на друга, имеют одно и то же содержание и сходную структуру, включающую несколько основных компонентов: молитвенный зачин, мотив выхода из дома, обращение к святым с просьбой оградить стадо железным тыном, сделать его невидимым для хищников и людей, способных навести на него порчу, обращение к стаду с призывом держаться вместе и закрепку. Кроме того, отпуска, восходящие к письменной традиции, как правило, содержат указ — описание ритуальных действий, которые необходимо совершать непосредственно при выгоне и в течение всего сезона пастьбы.

Письменные заговоры могут содержать до нескольких десятков страниц текста. Устные существенно короче, хотя имеют примерно ту же структуру. В них при обращении к святым называются два-три имени, в то время как в письменных отпусках список святых, к которым обращается пастух, может включать до двух десятков имен. В устных отпусках нет развернутого перечисления видов и мастей скота, персонажей, способных навести порчу или нанести другой вред скоту (чернаго медведя сильнаго, прокидия, прохожаго, сераго волка долгохвостаго рыскуна, серыя волчицы и роду их, росомахи рыскучия и широколапыя, и всякаго змия летающаго, и завистливаго, кудесника и колдуна и колдуницы, и своей думы, и своего глаза). При этом устные заговоры также нередко записывались и хранились в тетрадках или на отдельных листах. Однако это делалось с единственной практической целью — не забыть. Не существовало традиции переписывания и передачи их от поколения к поколению. Такими списками пользовались, в основном, сами записавшие. Будучи записанными со слуха, они содержат существенно больше орфографических ошибок, часто продиктованных особенностями диалекта, чем письменные, в них, в отличие от письменных, не встречается церковнославянизмов.

Текст отпуска, записанный на бумаге, приобретал самостоятельное магическое значение. Нередко пастух, не знавший его наизусть и не умевший читать, брал список и совершал обход, не читая, а просто держа его в руках. Это считалось столь же действенным, сколь и произнесение вслух. Поврежденная рукопись в таких случаях не считалась ущербной и утратившей силу. Сакральное значение, таким образом, переносится с текста как такового (его содержания) на бумагу, тетрадку, воспринимаемую как носитель знания. Сакрализация книги с отпуском проявляется в обрядовых действиях. После обхода пастух прячет отпуск в воду, преимущественно проточную (в реку, ручей, родник), чтобы у коров было много молока: «Хранился он всё время в воде. В бутылку положат, крепко закроют пробкой и хранят в воде этот отпуск». В других случаях текст отпуска пастухи оставляли непосредственно на поскотине, прятали в муравейник, в лесу под корень какого-либо дерева, на перекресток, в ворота, через которые прогонялось стадо, в доме за божницу, в пастушью трубу, в одежду, за печку. Записанный текст отпуска после первого выгона и вплоть до заставания скота в хлев на зиму не должен быть доступен непосвященному. Прикосновение к нему посторонних рук грозило пастуху гибелью скота или разного рода другими неприятностями.

Если у пастуха не было рукописи отпуска, он мог произнести его над каким-либо предметом, который после того приобретал ритуально-магические свойства и выполнял ту же функцию, что и сам заговор: охранял скот, обеспечивал хороший удой и т. п. На эти предметы распространялись такие же запреты и предписания, что и на записанный на бумаге заговор. Отпуск мог быть наговорен на пастуший посох (батог), ветку, которой он гнал стадо (погонялку, вицу), трубу или рожок. Эти предметы также никто посторонний не мог трогать, пастух всегда носил их при себе. При этом местные жители отмечают, что в случае поломки посоха пастух не имел права заменить его новым.

Лесной отпуск. Все сказанное относится только к одной из двух разновидностей отпусков — к божественным, или благословенным. Второй вид составляют отпуска лесные, страшные, неблагословенные. Он существует, кажется, только в устной традиции рассказов об отпусках, самих заговоров, так же, как и действий с ними, зафиксировать не удалось. Ритуал принятия лесного отпуска и сам текст его имели существенные различия. Если в первом случае пастух призывал себе в помощники Христа, Богородицу и святых, то во втором он заключал своеобразный договор с лешим. Согласно этому договору пасти стадо должен был сам хозяин лесной, за что получал жертву. Пастух же обязывался выполнять ряд требований, нарушение которых считалось нарушением условий этого договора и влекло за собой серьезные последствия. Нападение на стадо хищников считалось наказанием со стороны лешего, насылавшего несчастья на скот.

В день выгона пастух также собирал стадо, пропускал через ворота в изгороди, в которых лежал пояс, замок с ключом и другие упомянутые выше предметы, а затем обходил его. Но в этом случае накануне или в день выгона пастух «договаривался» с лешим. Для этого он шел в лес и клал под куст яйца, хлеб. Леший получал плату, которая специально оговаривалась: «Первый год ты отдаешь ему четыре яйца от черных куриц. Вот он тебе за эти черные яйца пасёт. Нанялся на второй год — дашь ему портянки суконны новехоньки. Он за портянки пропасёт. А третий год пасти стал — отдавай корову саму лутшую из стада. У тебя иль у другово он заберет, куда он уведет — неизвестно. А яйца отдаешь левой рукой через себя. Из руки и возьмет». Корову, принесенную в жертву лешему, задирал волк, росомаха или медведь — считалось, что таким образом хозяин забирал ее, причем пастух не нес за это никакой ответственности.

Наиболее же существенное различие между божественным и лесным отпусками состоит в том, что в первом случае стадо пас сам пастух ((«Как божественный отпуск, дак оне уж там и от зверя спасут, от всего»), а во втором за него это делал леший. Обязанности пастуха при этом сводились к тому, чтобы при первом выгоне договориться с лесным хозяином и в течение сезона пастьбы утром собирать стадо, доводить до леса, а вечером созывать скот и отгонять в деревню. По множеству свидетельств, все остальное делал хозяин, так что пастухи часто даже не появлялись в лесу, а возвращались домой.

Образ жизни пастуха во время сезона пастьбы. После принятия отпуска пастух должен был в течение всего сезона пастьбы соблюдать ряд запретов. В экспедиционных материалах не содержится указаний на принципиальное различие в поведении пастуха, пасущего лесом или божественным отпуском — разница проявляется только в нескольких деталях, например, при божественном отпуске пастуху запрещалось есть красные ягоды, а при лесном — черные. Итак, пастуху на срок действия отпуска не разрешалось:

а) собирать грибы, есть ягоды или уносить их из леса, ломать ветки, разорять птичьи гнезда, муравейники, ловить, убивать зайцев и других лесных животных, хлыстать по траве, по земле, ловить и есть рыбу, в первую очередь щуку, копать землю (даже в огороде);

б) стричься и бриться, пасти в своей одежде, здороваться за руку, брать из рук в руки, перелезать через изгородь, порезаться до крови, видеть кровь;

в) спать с женщиной, пить водку, материться, браниться, есть из чужой посуды, гнать скот по селу, когда в нем находился покойник, ходить на похороны, лгать другим пастухам, драться.

Особый статус пастуха во время отпуска выражался в том, что он подчеркнуто не имел своего имущества и жилья: на протяжении всего сезона пастьбы хозяйки кормили его по очереди, в течение стольких дней, сколько их коров ходило пастись со стадом. При этом пастуха угощали завтраком и ужином, давали пищу с собой на поскотину. Кроме того, хозяйка дома, где он столовался в данный день, давала ему одежду, которую пастух возвращал вечером. Иногда он даже ночевал по домам у хозяек, особенно если был пришлым.

В случае нарушения запретов пастух подвергался наказанию со стороны лешего. Степень серьезности этого наказания варьируется: могло пострадать от хищника одно или несколько животных в стаде, сам пастух мог быть побит или даже убит лешим. Считалось, что леший бьет пастуха верхушками деревьев или ветками. Нарушение пастухом запретов, которые он должен соблюдать, означало нарушение баланса между потусторонними силами и людьми (пастухом), а значит — расторжение заключенного между ними договора. Помимо собственно наказания, пастух лишался возможности пасти в лесу до конца действия отпуска, то есть до конца сезона, и вынужден был гонять стадо в луга, где отпуск не требовался. Однако иногда отмечается, что в случае нарушения отпуска, то есть несоблюдения запретов, особенно касающихся сохранения ритуальной чистоты, пастух мог исправить положение, вымывшись в бане. Помимо того, искупить вину можно было, задобрив лешего и попросив у него прощения.

Наряду с запретами, регламентирующими образ жизни пастуха, существуют и другие, адресованные жителям села, в первую очередь хозяйкам скота — женщинам, которые обихаживают животных и, соответственно, больше других общаются с пастухом. Они не должны появляться перед пастухом и у скота гологоловыми, босыми, в подоткнутой юбке или в одной рубахе; девушкам запрещалось водить с пастухом хороводы, то есть вести себя в соответствии с нормами, существующими в мире людей. В противном случае нарушительницы запретов могли подвергнуться наказанию со стороны пастуха: хлестанию вицей, погонялкой — розгой, которой гоняли скот. Таким образом, особый статус пастуха должен был поддерживаться не только им самим, но и окружающими.

Предметы, использовавшиеся пастухами — палка или розга, а также труба, рожок или барабанка (доска, по которой он бил палочками) — имели особое значение. Будучи специфическими атрибутами этой профессии, они приобретали магическую силу. Погонялка не столько служила орудием физического воздействия на животных (часто пастуху, если он брал отпуск, запрещалось хлестать скот), сколько символом власти и магического знания. С ее помощью пастух управлял стадом (распускал его, воткнув в землю, и собирал, вынув из земли). В этой связи интересна широко распространенная поговорка, согласно которой скот пасет до Ильи батожок, а с Ильи пастушок — имеется в виду, что после Ильина дня пасти труднее, и требуются усилия самого пастуха. В определенных ситуациях палка или ветка служит средством, регламентирующим отношения пастуха с хозяевами животных: если хозяйка нарушает определенные пастухом нормы поведения, он может отхлестать ее вицей.

Посредством отпуска стадо как бы переносится в иную реальность, перестает быть самим собой, сливается с миром природы и, будучи его частью, пребывает в безопасности. В пастушеских заговорах эта идея выражена пожеланием, чтобы коровы казались при траве травой, при воде водой, при корени корением, при камени каменем, при лесе лесом. Сходным образом это описывается в устных рассказах о пастухах: «Дядюшка пас коров и ему дали отпуск, только нужно было правила соблюдать: што можно делать, што нельзя. Дядюшка што ходит в мелком кустарнике, и среди коров ходит медведь, муравейник роет и всё коровы его не боятся, и тот коров не трогает». «Некоторые пастухи и с лесным зналися. Отпуска брали, что он вот такой отпуск возьмёт… у нас вот тут Васька пас — медведь будет ходить в стаде, а коровы ему будут казаться — как пеньки. Он не видит коров, что пеньки. Вот такие брали отпуска пастухи».

Такое состояние стада считалось прямым следствием воздействия на него не столько пастуха, сколько лешего (впоследствии то же действие стало приписываться и божественной силе), на что красноречиво указывает севернорусское верование в возможность закрыть скот. Под этим термином подразумевается такое воздействие на животное, вследствие которого оно оказывается как бы внутри замкнутой границы, переступить которую не может. Одновременно стадо перестает быть видимым для хозяев и других людей: никто его не видит, даже проходя по месту, где оно находится, или пребывая в нем длительное время. Животное само по себе не исчезает и не превращается в пень, бревно, камень — каким его видят со стороны, а продолжает жить своей нормальной жизнью, но не может выйти из отведенного ему места и стать видимым, пока его не откроют, и поэтому может умереть от голода. Однако, как только колдун или знахарь, который в состоянии видеть закрытое животное, скажет, где оно находится, оно становится видимым — как и при нарушении отпуска, здесь устраняется некая граница, отделяющая скотину от людей. Со скотом в этом случае происходит то же, что и при отпуске, но объект, от которого он должен быть спрятан, в этом случае иной. Закрыть животное может леший, если оно или его хозяева как-то ему не угодили; если выбранить скотину (например, послать ее к лешему). Может это сделать и колдун, обратившись к помощи лесного хозяина. Общая природа закрывания скота и отпуска осознается и самими носителями традиции: «…как отпуск хороший, так медведь не видит коров… как закрыты, ну, невидимые».

Современное состояние. В настоящее время традиция пастьбы с отпусками исчезла ввиду того, что больших стад в селах не осталось, а частных животных в лес не гоняют. Однако воспоминания о традиции живы, многие хранят списки отпусков, а также время от времени вспоминают о запретах и ограничениях, налагаемых на пастухов, и стараются их соблюдать, если летом скот ходит на пастбище.