Весенний праздник «Маргоски» в южных районах Курской области

Южные районы Курской области — Суджанский, Беловский, Большесолдатский, Обоянский — являются частью локальной традиции курско-белгородского пограничья. Так как в южной части Курской области протекает река Псёл (левый приток Днепра), этот регион также называют Курским Попсельем. Сформировавшаяся здесь традиционная культура обладает рядом самобытных черт. Так, женский костюм включал в себя гофрированный черный сарафан (в отличие от других локальных традиций Юга России, где была распространена клетчатая юбка — понёва), музыкальный фольклор характеризуется обилием плясовых «карагодных» песен с «алилёшными» припевами, большое место в составе жанров занимает инструментальная музыка, исполняемая ансамблями музыкантов, в которые входит редкий на русской этнической территории инструмент «кугиклы» (флейта Пана).

Еще одна отличительная черта традиции Курского Попселья — местные обряды весеннего периода календаря. В частности, широкое распространение в южных курских селах получил праздник «Маргоски», отмечаемый во второе воскресенье после Пасхи. Это воскресенье, согласно церковному календарю, открывает седмицу Жен-Мироносиц — женщин, которые, по евангельскому преданию, первыми пришли посетить склеп, где был погребен распятый Иисус Христос, но встретили у гробницы ангела, который объявил им о чуде Воскресения. Церковь почитает память о Женах-Мироносицах как о первых вестницах Христова Воскресения. В народе же этот день повсеместно считается женским праздником.

В южных районах Курской области празднование Маргосок происходит следующим образом: за пределы села — в лес, в яр (неглубокий овраг), в сад или на луг — выходят группы замужних женщин, часто со своими мужьями, устраивают совместную трапезу с обязательным блюдом — яичницей, которую готовят из яиц, собранных вскладчину. Параллельно такие же гуляния могли устраивать молодые девушки. Общая трапеза завершалась пляской под «гульбишные» плясовые песни: «Ой, гульба, моя гульба», «Голова моя, головушка», «Мальчик-кучерявчик» и другие. Рассказывает Елизавета Ивановна Мальцева из села Песчаное Беловского района: «На луг выходють бабы, расстилают валуи [плотные войлочные покрывала], приносють хто бутылку, хто кампоту банку — и скачуть! Маргоски: яишню жарили раньша… Больше бабы жарили, а девчата сами сабе сабираютса гуртами, жарють».

В качестве основных участниц обрядового гуляния указывают женщин, чаще замужних, хотя многие называют именно «молодежь» как основных участников маргосовских гуляний. Это было обусловлено своеобразной двухчастной структурой предбрачного поведения в пасхальный период: на Пасху женихи выказывали знаки внимания невестам, качая их на качелях, на Маргоски девушки угощали парней. Рассказывает Дудина Вера Михайловна из деревни Будище Большесолдатского района: «На Пасху были раньше кащели. Вот у нас на выгани были кащели — то женихи кащали невест. А тада уже Маргоски: сабирались девки те-та и шли. И жарили яишню, и гастили жанихов».

В некоторых селах празднование Маргосок принимало массовый характер, в нем участвовало почти всё население. Рассказывает Николай Иванович Подколзин из села Малый Каменец Большесолдатского района: «Маргоски — яишню жарють. Наш край, например, у Делёны выхадили жарить, а этат край, где мы живём — у Касое, там лес был. Выхадили в лес, и там тоже были танцы, толька раздельна. Адни там, а те тут [два края села]. Уместе все не магли. Многа народу». Выходили и мужчины, и женщины: «Там уже у кущи все». Яичницу пожарят, потанцуют и расходятся.

Как видно из приведенных описаний, Маргоски  в традиции Курского Попселья принимают характер праздничного гуляния, однако в совершаемых действиях можно усмотреть черты широко распространенного у русских обряда женских и девичьих кумлений — заключения временных союзов между представителями одной из половозрастных групп общества, прежде всего, это замужние женщины или девушки брачного возраста.

На родство с весенними обрядами земледельческого календаря и прежде всего с кумлением указывают следующие признаки:

— строгая закрепленность Маргосок за определенным днем весеннего календарного периода — вторым воскресеньем после Пасхи, которое выбирается в связи с «женской» символикой этого дня;

— совершение обряда совершается отдельными социальными группами — либо замужними женщинами, либо отдельно от них незамужними молодыми девушками;

— выбор ритуального места чаще всего за пределами обжитого пространства: в лесу, на лугу, в садах. Реже обряд совершается в доме одной из участниц;

— центральным компонентом является приготовление обрядового блюда — яичницы из собранных вскладчину яиц.

Чаще всего кумления в русской календарной традиции связаны с завершением ранневесеннего или поздневесеннего периода, они могут быть приурочены к Троице или Вознесенью. В то же время, достаточно многочисленны упоминания о кумлении на второе воскресенье после Пасхи: в Верхнем Поволжье (Ярославль, Ростов Великий) оно называлось Кумишно или Кумитное воскресенье. В Калужской области и прилегающих к ней районах Смоленщины в этот день происходил сбор продуктов на яичницу во время обхода дворов с обрядовой песней. По ее припеву «Ой, лалын, лалын» и сам женский праздник получил название лалын. Под названиями Маргостье, Маргоронося, Ромонося, Жемараностя этот праздник известен на большой территории юга России. У Д.К. Зеленина мы встречаем упоминание о «мироносицком празднике» в Яранском уезде Вятской губернии. Бытование этого обряда в столь далеком от Юга России регионе, Зеленин объясняет тем, что в этом уезде было много переселенцев южно-великорусского происхождения.

Южнорусский вариант празднования Маргосок описывается в книге С.В. Максимова «Нечистая, неведомая и крестная сила»: «В Орловской губернии вторая неделя по Пасхе — неделя Жен Мироносиц или маргоскина неделя. Это празднество установлено исключительно для женщин и приходится оно на воскресный день (первый после Фомина) (…) С утра бабы и девки забираются в ближний лесок (…) с обрядовыми приношениями в руках, карманах или за пазухой — парой сырых яиц и парой печеных и крашеных.  Идут с песнями. По приходе, смолкают, ввиду наступления торжественного священного обряда христосованья и кумовства (…) Когда все перекумятся, запевают снова песни и затевают пляски, а в это время ребята собирают хворост и раздувают огонь; на нем три бабы жарят яичницу, которая от множества вкладов выходит настолько густая, что её едят руками, отламывая по куску и христосуясь яйцами, которые к этому дню нарочно красят. Вместо водки, сидя кругом сковородки, угощаются из рюмок квасом с взаимными пожеланиями» [См. Библиографию №5, с. 353–354].

Яичница — первое, что упоминают жители курских сел, рассказывая о Маргосках. «Яйцо — символ новой зарождающейся жизни — занимает центральное место в пасхальных обрядах, оно затем проходит через все весенние праздники, вплоть до Семика и Троицы, когда девушки, завив березку, обязательно делали и ели яичницу». [См. Библиографию № 7, с. 123]. Использование яйца, как главного атрибута Маргосок, является одним из признаков связи праздника с древними весенними обрядами, которые выполняли продуцирующую, увеличивающую плодородие функцию.

Повсеместно жители курских сел отмечают, что в «маргосовскую» яичницу обязательно нужно добавлять снег. «Яишню са снегам. Ещё были па ярам сняга. Ана харошая, укусная делаица са снегам» (Мария Яковлевна Карачевцева, с. Козырёвка Большесолдатского р-на). «У ярах ещё снег ляжить, снегу набирають и на нём яишню разбивають. Даже мы дятишками сабирались и жарили. Бабка падайдёть: «Иди-ка снегу принеси с яру». Я бегал и принасил снегу, и она нам нажарить. Пять-шесть щелавек ребят па яйсу принесеть, снег растая на скавараде — и туда яйса» (Николай Иванович Подколзин, с. Малый Каменец Большесолдатского р-на). По мнению исследовательницы календарных обрядов О.А. Пашиной, «снег является (подобно троицкой зелени, хлебным злакам) одной из ипостасей душ умерших» [См. Библиографию №6, с. 234]. В частности, на талом снеге замешивают тесто для масленичных блинов — блюдо с отчётливо выраженной поминальной символикой. Снег в обрядовых действиях Маргосок выполняет ту же функцию, что и троицкая зелень в кумлении. Анализируя этот обряд, Пашина приходит к выводу, «что кумление происходит не только внутри определённых половозрастных групп, но также и с душами умерших. Тем самым достигается как приобщение живых к миру предков, так и задабривание «родителей» через оказание им уважения» [См. Библиографию №6, с. 90].

В курских селах празднование Маргосок сключает настоящее ритуальное кумление лишь в единичных случаях. Нина Григорьевна Струкова, уроженка села Бобрава Беловского района Курской области, рассказывает: «Маргоски праздновались у нас ва втароя васкрисенье после Пасхи. Мы детишками сабиралися, девочек матеря наряжали в сарахваны, пояса. Прихадили мы у сад. У саду «крястили кукушку»: абед делали, пели и плясали. Куклу в адеяла уварачивали. Носют её «кум» с «кумою». Девку нарядим у ребячью адежду — вот и кум. А как пакрестим, так и паём:

Кукушечка-рябушечка,

Чья ты кума-крестница?

Прапаём раза три-чатыри, а тады идем по улице — сарахванами пылим».

Обряд крещения кукушки в качестве версии девичьего кумления широко бытует на южнорусской территории. В большинстве местных традиций кукушку крестят на Вознесение (в Курском Посемье, Белгородском Приосколье), но в некоторых селах Курского Попселья (в частности, в селах по реке Пене, притоку Псла) этот обряд переносится на другие дни послепасхального периода — Николу вешнего, Троицу (если это престольные праздники села). В селе Бобрава произошло совмещение девичьего кумления с «женским» праздником.

Ритуальная основа Маргосок, в котором аграрная функция тесно переплетается с социальной, отчетливо проступает некоторых описаниях этого праздника, где обязательной его частью становится вождение весенних хороводов-шествий — «танкóв». Рассказывает Афанасьев Василий Абрамович из села Гочево Беловского района: «А то еще гуляють… Вот Паска, патом Красная Горка, вот, неделя — тада йдуть па всему сялу — танки вадили… Втарая васкрисенья после Пасхи… Крух девак, ребята, и мужики… Сабираюца «улица» вот — тада ж многа была девак, и бабы маладые, ды и престарелаи, ну и мужики с йими — и идуть, наряжаюца ва весь наряд… Идуть ужо кругом села. Идуть и песни ‘грають. Тада, вот, например, наметили, у какой хате — например, у нас, ат нашей хате пашли. Мы уже гатовимся тут, жарим яишню. Эта абизательна-абизательна! Пака эти всё кругом абашли, паиграли тут, с танцами, и в эту ж хату приходють, — тут уже яишница нажарена». В качестве таночной песни упоминается «Выйду-выйду я на горку да разыграю карагод».

Упоминание различных видов хореографии — пляски на лугу, в лесу или таночного шествия — тоже является устойчивым элементом в описании Маргосок. Карагодные и таночные песни — доминирующий жанр южно-курской традиции. Танки являлись принадлежностью весеннего сезона и выполняли магическую роль, а пляска в карагоде сопровождала все значимые праздники годового цикла. Чаще всего в южно-курской традиции пляшущих описывают устойчивым выражением «грають, скачуть». По мнению исследователей традиционной культуры, плясовые движения с притопываниями могут расцениваться как способ воздействия на пробуждающуюся землю, а подскоки стимулируют рост растений. Поэтому значиместь пляски в весеннем празднике Маргоски не случайна.

В соответствии с ведущей ролью хореографического компонента в праздновании Маргосок, их музыкальным оформлением становятся гульбишные карагодные песни, не имеющие строгой сезонной закрепленности и связанные с ситуациями праздничного досуга — гульбы. Их поэтическое содержание действительно часто связано с описанием гульбы и семейных взаимоотношений:

Тут-то нам попиться,

Еще погуляться —

Некага бояться:

Мужа дома нету,

Поехал муж к торгу,

Ка торгу, к ярманке…

Гуляй, голова,

Пакэль молода.

Я стара буду —

Пра всё забуду,

Пра гуляньица,

Пра скаканьица…

Есть среди гульбишных песен и сюжеты величального характера. В качестве примера приведем одну из самых популярных песен «Мальчик-кучерявчик»:

Ой, ты мальчик-кучерявчик молодой!

Кучерявая головушка твоя,

Кучерявая, завивчистая,

Еще дробная, рассыпчистая.

А кто ж тебя, хорошего, спородил?

А кто ж тебе русы кудерцы завил?

Спородила младца матушка,

Вскормил-вспоил сударь-батюшка родной,

Возлелеяла чужая сторона,

Завила кудри сударушка моя.

Все карагодные песни в традиции Курского Попселья исполняются в быстром темпе, сопровождаются хлопками в ладони и притопыванием ног в ритме песни. Ритмику пляски и напева, которые находятся в строгом согласовании, отличает богатство варьирования, сложность ритмических рисунков. Песни поются в нешироком звуковом диапазоне, голоса в ансамбле представляют варианты основного напева, которые тесно переплетаются между собой, образуя плотную ансамблевую фактуру. Обязательными в карагодных песнях являются припевные слова лёли, из-за которых песни часто называют лёлюшками или алилёшными.

Помимо песен, праздничные гуляния в курской традиции сопровождались также наигрышами на инструментах, составляющих целый ансамбль. В него входили скрипка, балалайка, рожок (духовой язычковый инструмент типа жалейки), дудки (продольные флейты), кугиклы (флейта Пана). В инструментальной музыке сложился ряд местных плясовых наигрышей, сопровождаемых короткими припевками, которые выкрикивали пляшущие. Самым любимым и популярным наигрышем является «Тимоня». Если у собравшихся не было инструментов, их звучание могло имитироваться голосом (этот приём известен во многих традициях как «игра на губах», пение «под язык», «под дилиньканье» и. т. п.). Голосами участников воспроизводилась вся многоголосная фактура наигрыша, под который остальные участники исполняли припевки.

Сопоставляя сведения, собранные в различных населенных пунктах Курской области, мы можем придти к выводу о первоначальном смысле и постепенной трансформации обряда. Первоначальное его значение было связано с объединением половозрастных групп внутри женской части сообщества, прежде всего, замужних женщин. Вероятно, это собрание включало в себя кумление внутри группы женщин, хотя к ХХ веку от него осталось только изготовление вскладчину ритуального блюда — яичницы. Обращают на себя внимание упоминания местных жителей о том, что девушки гуляли отдельно от замужних женщин, формируя собственную, молодежную группу. Так же, как и женские гуляния, девичьи Маргоски представляли собой сокращенную версию кумления. Исключением является вариант обряда из села Бобрава, где в день Жен-Мироносиц происходило ритуальное крещение кукушки группой девочек-подростков.

Постепенная трансформация приводила к утрате ритуального смысла праздника: Маргоски стали осознаваться как весеннее гуляние на природе с пляской и угощением. Во второй половине ХХ века, в результате изменений в жизненном укладе селян, Маргоски перестали быть массовым праздником, стали носить характер семейного или дружеского собрания. К настоящему времени название второго воскресения после Пасхи — Маргоски — еще помнят, но обычай празднования на природе с плясками и яичницей уже не соблюдается.