Троицкий хоровод «гурьба» в селе Новосолдатка Репьевского района Воронежской области
Праздничная гурьба начиналась здесь в Семик — в воскресенье перед троицкой неделей — и продолжалась на следующий день, который в Новосолдатке называют Троицей. В эти дни участники хороводов делились на две группы, идущие одна за другой на некотором расстоянии, — ходили гурьбой на две партии. В последующие дни троицкой недели по вечерам в хороводах-шествиях ходили общим гуртом, то есть без разделения на группы. Участники хороводов обходили одну за другой все улицы и проулки села, при этом на широком месте нередко водили круговые хороводы.
Все хороводные гуляния от Семика и до петровского заговенья сопровождались одной песней — «Из-под зорюшки»: «Это праздник был. Испокон веков… Исполняется песня на Сямик и на Троицу, всю троицкаю няделю ее исполняют… с воскресенья — с Семика — и до заговни до воскресенья. Няделю тока ее поють. Все, все, кто ее знает (это считается няделя праздничной), все, кто ее знает, все поють. В сяле у нас она очень прямо большое внимание… На каждый там на тот перяулок, на тот перяулок — вязде по этом по улицы этою песню поють… Эту няделю тока эту песню. Троицкая няделя — тока эта песня, «Из-под зорюшки»».
На Семик и Троицу желающие участвовать в хороводе собирались на праздничное гуляние — на улицу, после того как в церкви заканчивалась служба: «Служба отошла, пообедали — и выходять», «С часа, с двух — и пошло». На праздничное богослужение и последующее хороводное гуляние женщины приходили в традиционной праздничной одежде — в понёве (тканая юбка с запахом) и сороке (женский головной убор): «Когда этот праздник бывает, именно тада наряжалися у такие у сороки, надявають на себе юбки-то и понёвы длиннаи и ходя по улицы и поють этою песню».
Улица из года в год устраивалась всегда на одном и том же, самом высоком месте в селе. Это округлый лужок — «круг этот где-то квадратов на 150» — за старым клубом над поросшим деревьями и кустарником яром: «Около клуба, старый клуб ещё был. Там, как ток, прибито. Площадка такая… Там небольшой был лужок, и вот мы там». Гуляние открывалось вождением хороводов — гурьбой с приплясыванием, продолжалось пляской с частушками, а завершалось вечерней трапезой на лугу.
На Троицу вождению хороводов предшествовало плетение венков девочками и женщинами разного возраста: «Пляли вянцы — праздник Троицы». Для этого они набирали пучок дикорастущих душистых трав — любистку, мяту, чабрец, луговые цветы («Кому какие эти понравились травки, красиво получалось тада у нас») и добавляли в него ржаные колоски, иногда коноплю и др. Обвязанный травинкой пучок назывался троицким венком или венцом. В течение праздничного дня женщины держали его в руке или клали рядом с собой, а потом приносили домой: «Подойдёть там, было, тётка ли, бабка: «Не выбрасывай»». Дома венок подвешивали в сенях или хлеву, где он мог храниться до святок и использоваться для лечебного настоя. По словам информантов, в 1950–1960-х годах девушки-подростки и некоторые замужние молодые женщины плели и круглые венки, их также носили в руке, а под конец гуляния зачастую оставляли на лугу.
В гурьбе принимали участие как женщины, так и мужчины, а также девушки и парни начиная с 15–16 лет. Причем дети могли овладеть хороводной песней задолго до этого возраста, как, например, И.Ф. Скоркин (1923 г. р.), уже в девять лет исполнявший ее возле правления колхоза «с кумом Петькой» (П.Д. Бартеневым, 1907 г. р.), но не принимали участия хороводной гурьбе старших, где подросткам было не место. Не участвовали в гулянии, даже в качестве зрителей, и пожилые люди: «Пожилые люди около дворов сидя, было, курагодами. На улицу не ходили… На лужок-то молодые, ну и бабы, и мужчины женаты, но не скажешь, чтобы старые. А старые, было, около дома сидя».
Участники хоровода двумя шеренгами по 10–12 человек («скоко сцепятся»), двигаясь против солнца, обходили луг по его кромке. Шеренги располагались на определенной дистанции, в нескольких метрах друг от друга («шагов семь-девять, у кого какой шажок»), при этом не особенно сближаясь и удаляясь от другого ряда: «Это вот идут, а сзаду ишо ряд идя, и всё равно играють уместя с ними».
Двигался хоровод безостановочно и сравнительно медленно. Некоторые участники немного выдвигались из своего ряда вперед, особенно по краям, другие порой задерживались, отставали. В результате образовывалась дуга или волнистая линия, очертания которой легко изменялись, колебались.
В хороводе мужчины и женщины вставали вперемежку, некоторые держались под руки: «Идуть под ручкю, эти по паре идуть, там женéх с нявестой, и по троя, и по двоя, а каки поють — эти в шеренги… В основном те ходят под ручкю, которые поють песню». У тех, кто в шеренге держался под руки, шаг был тихим и аритмичным. Женщина-запевала, периодически высоко вскидывала руку и привлекала тем самым внимание присутствующих к начавшейся очередной строфе песни. Другие женщины могли прихлопывать в ладоши, а крайние в шеренге — также взмахивать рукой.
Обычно кто-то из желающих по одному или парой выходил приплясывать чуть впереди своей группы, используя переменный шаг или равномерно притопывая на месте. Мужчина и его партнерша при этом держались лицом к лицу. Ведущая роль в пляске отводилась мужчине. Приплясывая, он бросал петь и практически всегда продвигался против часовой стрелки по траектории закрученной петли, чтобы потом опять включиться в шеренгу. Такого рода перемещение сопровождалось постепенным разворотом тела на 180о с энергичными движениями и ног, и рук.
Женщины во время приплясывания обычно не прерывали пения и не использовали размашистых движений. Прихлопывая в ладоши, женщина выходила из шеренги немного вперед к партнеру, двигаясь с равномерным шагом и иногда плавно поворачиваясь вправо и влево. Руки она держала чаще всего на уровне груди, в отдельные моменты приподнимая их чуть выше, время от времени раскидывала их в стороны ладонями к партнеру. Иногда женщина с поднятой расслабленной рукой быстро совершала полный оборот вокруг оси по часовой стрелке.
Когда плясуны возвращались на свои места в шеренге, на смену им выдвигались другие. Выходить плясать могли не только из переднего, но и из заднего ряда. Дистанция для плясунов между шеренгами была достаточной, что не допускало смешение двух групп исполнителей в единое целое.
Почти безостановочное круговое движение гурьбы на лугу («И кружатся-кружатся — не закружатся») продолжалось с короткими перерывами всю вторую половину дня, едва ли не до ночи: «Ды летом-то ночь короткая. Там и до часа, и до двух проиграють». В это время по периметру лужка, а иногда и в середине начинали располагаться группы трапезничающих в семейном кругу. Они подзывали к себе друзей и соседей, чтобы угостить их. Здесь же, на лугу, начинали плясать под частушки в сопровождении музыкальных инструментов: «Там и гармошка была, пляски были, как заиграют у три балалайки, мандолины там — какой был инструмент у клубе, значит».
Хоровод водили под единственную, многократно повторяемую песню «Из-под зорюшки». Исполняли ее обе группы участников одновременно, но с небольшим временным сдвигом, то есть каноном: «Эти проиграли — энти запевают, эти кончають — эти запевают, и вот она [песня] так и переливается вот так без конца». В перерывах между строфами запевала каждого ансамбля прислушивался к пению другой группы. Ведущие певицы в каждой из шеренг момент своего вступления определяют по-разному — либо по рефренной строке, либо по концовке основного стиха в пении другой группы. Обычно начало каждой следующей строфы у одного ансамбля накладывалось на окончание смыслонесущего текста или начало рефренного раздела песни в исполнении другого ансамбля.
Постоянная, лишь минимально варьируемая дистанция между поющими рядами оказывалась важной не только для плясунов, но и для взаимной координации вокальных ансамблей. Оптимальное для поддержания формы канона расстояние между группами исполнителей могло установиться не сразу: при необходимости разрыв между рядами сокращался (Видео 01) или, наоборот, увеличивался, если разделительная полоса была настолько незначительна, что две группы почти сливались в одну. Причем при условии точно вымеренного расстояния между ансамблями та или иная точка пространства, пройденная певцами, фактически соответствовала одному и тому же моменту в звучании песни. Каждый звук напева будто бы закреплен за определенным местом при следовании одних певцов за другими: «След в след пошли и заиграем след в след». Один и тот же материал последовательно звучит в исполнении певцов, идущих впереди, а через считанные секунды и тех, кто позади. В хороводе пространственное соотношение двух групп исполнителей как бы проецируется на музыкально-временное, что возможно только при соблюдении заданной дистанции между хороводными группами.
При этом приплясывание с выходом солистов из разных групп хоровода не подчиняется каноническому принципу: плясуны выходят из своих шеренг независимо друг от друга. Однако объем свободного пространства, необходимого для плясунов, задает фиксированное расстояние между рядами, и именно оно оказывается оптимальным для правильного вступления ансамблей в каноническом пении.
Во время сеансов записи певцы иногда корректировали музыкально-временное соотношение между вступлениями каждого из ансамблей, отмечая в исполнении некоторые провалы звучания, затянувшиеся паузы у первой группы, вызванные промедлением со стороны запевалы: «Заслушиваешься, что ли? Долго пережидаешь». На самом же деле запевала Прасковья Николаевна Бартенева приостанавливалась с определенной целью — чтобы певцы в другом ряду расслышали начало каждой строфы и не скомкали бы невзначай слова песни. Для нее эта задача оказалась важнее, чем пострадавшая от таких остановок архитектоника совместного пения.
Время от времени по причине активной пляски, рискованной удаленности одного ряда от другого, едва заметного изменения темпа, несвоевременного очередного вступления запевалы и проч. возникало временнóе рассогласование голосов в каноне, которое всегда незамедлительно устранялось исполнителями.
Село Новосолдатка славилось в округе своими певцами. Здесь много замечательных певиц, не редкостью были и поющие мужчины — знатоки и ценители протяжных песен, баллад, плясовых, новых городских песен. Жизнь песенно-хореографической традиции, как единодушно подчеркивали местные жители, обеспечивалась во многом благодаря семейным певческим династиям. Троицкая хороводная песня, как и другие, передавалась в семье — «по природе»: «Как природа поёть, вот у их песельники были природа: Трушакины, мы [Бартеневы, Андрохановы, Шишовы] песенники, Омелины — эти песенники, Минавчевы (это, было, скажуть: «Ну, Минаки заиграли!») — Минаки на сяле были первые песенники, Иван Фёдорыч [Скоркин] — он с детства. То уж по природе».
Наличие сложившихся семейных ансамблей создавало условия для построения хоровода из относительно самостоятельных певческих групп: «Вот Минавчевы стануть упярёд, Омелины туда к ним подошли, сцепятся. За ними кому пойти? Пётр Дмитрич [Бартенев], Козьма Павлыч [Андроханов], это уж мы все [Бартеневы] за ними пошли, Иван Фёдорыч всягда с нами. Это набираются две партии преотличные. Такая могучая сила!» Совместное участие в гурьбе ярких певцов было важным событием в селе, а составной характер праздничного хоровода служил основой для состязания исполнителей и в певческом искусстве, и в пляске («у них соревнование»).
И после того как местные жители перестали собираться на троицкий хоровод в середине 1960-х годов, хороводная песня «Из-под зорюшки» по-прежнему оставалась одной из самых любимых в селе. Козьма Павлович Андроханов подчеркивал: «Мы эту песню каждую Троицу и каждый Сямик это уже возле нашего дома всягда тут заливали, на всё сяло слышно». Здесь, на противоположном от места традиционных гуляний конце села, члены семьи Андроханова, привлекая кое-кого из друзей и соседей, прохаживались от своих ворот по широкому кругу и приплясывали под песню. А вот хоровода в два ряда уже не случалось.
К моменту фиксации местных песен собирателями в 1991 году воспоминания о поделенной на хороводные партии праздничной гурьбе были свежи у двух-трех поколений певцов 1900–1940-х годов рождения. Однако зафиксировать местную песенно-хореографическую форму троицкого хоровода в должном качестве не удалось. Собравшиеся на сеанс видеозаписи исполнители сетовали и на тесноту клубной сцены, на которой невозможно как следует разместиться партиям хоровода («топчемся, негде развернуться»), и на малочисленность приглашенных — десять участников, то есть лишь половина от обычного состава праздничного хоровода.
