Русские писатели с иностранными корнями

Предком поэта Гаврилы Державина был татарский князь Багрим (Ибрагим). Его в XV веке принял на службу Василий Тёмный, а позже пожаловал Багриму вотчины под Владимиром и Новгородом. Род Державиных пошел от Державы Нарбекова, внука Багрима. Родственники будущего поэта и государственного деятеля участвовали в крымских походах, служили в Казани. К XVIII веку это были обедневшие мелкопоместные дворяне.

Гаврила Державин начал свой путь простым солдатом и дослужился до высших государственных постов: в царствование Екатерины II был кабинет-секретарем, сенатором, президентом Коммерц-коллегии, а в правление Александра I стал министром юстиции.

В историю русской литературы Державин вошел как поэт Просвещения, расширивший границы строгих канонов этого направления. В его одах сочетались придворная торжественность и социальная сатира, витиеватый слог и просторечные выражения.

В 1825 году Александр Пушкин писал Антону Дельвигу: «По твоем отъезде перечел я Державина всего, и вот мое окончательное мнение. Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка… <…> Ей-богу, его гений думал по-татарски…» А вот как отзывался о Державине Николай Гоголь: «Недоумевает ум решить, откуда взялся в нем этот гиперболический размах его речи. Остаток ли это нашего сказочного русского богатырства… или же это навеялось на него отдаленным татарским его происхождением, степями, где бродят бедные останки орд… что бы то ни было, но это свойство в Державине изумительно».

Сам Державин с иронией называл себя мурзой, в Российской империи этот высокий тюркский титул не давал ни почестей, ни денег. В оде «Видение мурзы» поэт заверял Екатерину II, явившуюся в образе Фелицы:

Василий Жуковский был внебрачным сыном тульского помещика Афанасия Бунина и турчанки Сальхи. Ее пленили при взятии крепости Бендеры во время Русско-турецкой войны 1768–1774 годов. В усадьбу под Тулой 16-летнюю девушку привез участвовавший в войне крестьянин — в подарок барину. Турецкая служанка получила в крещении имя Елизаветы Турчаниновой. Она поселилась в отдельном флигеле. У Бунина к тому времени была законная жена и взрослые дети, но в 1783 году у них родился сын. Ребенка приняли в господском доме. «Все любили его без памяти, — вспоминала внучка Буниных Анна Зонтаг. — Для старших он был любимым сыном, а для младших — любимым братом. В нашем семействе было много девочек, а мальчик был только один он».

Усыновил мальчика и дал ему имя Андрей Жуковский, бедный киевский дворянин, живший у Буниных. Литературный критик Александр Бахрах, оставивший мемуары о писателе Иване Бунине, вспоминал: «Но особый пиетет вызывал в Бунине Жуковский… Он никак не мог примириться, что незаконный сын его деда от турчанки не носит имя Василия Афанасьевича Бунина, а по крестному — Василия Андреевича Жуковского. «А ведь не были бы придуманы «нелепые» узаконения, был бы поэт Буниным».

В своем творчестве Жуковский не подчеркивал турецкое происхождение, хотя много писал о Востоке. Среди его переводов европейских поэтов-романтиков немало переложений персидских, индийских, еврейских легенд. В 1837 году Жуковский сопровождал цесаревича Александра II в большом путешествии по России. В дневниках отразилось, что наставник с интересом изучал мусульманский Крым, старался проникнуться культурой, в которой воспитывалась его мать.

У автора «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимира Даля не было ни капли русской крови. Его отца датчанина Иоганна Христиана Даля «выписала» Екатерина II в качестве придворного библиотекаря. Позже он уехал в Германию и закончил там медицинский факультет, а вернувшись в Россию, открыл медицинскую практику. Он женился на Марии Фрейтаг — обрусевшей немке, в роду которой были французские гугеноты.

Родину отца Владимир Даль посетил в 16 лет. Он вспоминал: «Ступив на берег Дании, я на первых же порах окончательно убедился, что отечество моё Россия, что нет у меня ничего общего с отчизною моих предков».

Русские пословицы, поговорки, интересные слова Даль-младший начал записывать в 18-летнем возрасте. «Это еще совершенно новое у нас дело, — сказал начинающему фольклористу Александр Пушкин. — Вам можно позавидовать — у вас есть цель. Годами копить сокровища и вдруг открыть сундуки пред изумленными современниками и потомками!» Так и вышло: Даль пополнял свою коллекцию, пока служил на флоте, участвовал в Русско-турецкой войне 1828–1829 годов, был столичным врачом и чиновником в отдаленных губерниях. Словарь «живого языка» он начал издавать уже в отставке, в 1861 году.

«К особенностям его любви к Руси, — писал критик Виссарион Белинский, — принадлежит то, что он любит ее в корню, в самом стержне, основании ее, ибо он любит простого русского человека, на обиходном языке нашем называемого крестьянином и мужиком. Как хорошо он знает его натуру! Он умеет мыслить его головою, видеть его глазами, говорить его языком».

Род Лермонтовых ведет историю от шотландского наемника Джорджа (Георга) Лермонта. В 1613 году в ходе Русско-польской войны он оказался в русском плену, остался в России и взял имя Юрий. В 1688 году внуки Юрия Лермонта подали в Разрядный приказ свою родословную, где родоначальником указали Лермонта, воевавшего в XI веке против короля Макбета. Представителем этого рода, по легенде, был и знаменитый шотландский бард XIII века Томас из Эрсилдуна. В 2015 году на родине барда в шотландском городке Эрлстон открыли памятник Михаилу Лермонтову.

Далеким шотландским предкам поэт посвятил стихотворение «Желание» («Зачем я не птица…»):

Какое-то время Лермонтова увлекала идея о происхождении от испанского герцога Лерма. Поэт подписывал этим именем письма и стихи, даже написал портрет легендарного герцога, придав ему собственные черты.

По материнской линии Александр Куприн происходил от татарского князя Кулунчака Еникеева, жившего в XVI веке. Но татарской крови в Александре Куприне было в лучшем случае на четверть: отец писателя был русским, а браки по линии матери — Любови Кулунчаковой — скорее всего, смешанными.

В 1901 году начинающий писатель переехал из Москвы в Петербург, начал публиковаться в столичных журналах, к нему пришла известность. Тогда же Куприн создал миф вокруг себя и своих «предков» — о конном заводе, якобы принадлежавшем прапрадеду, о связи с Тамерланом и матери — «татарской принцессе». В романе «Юнкера» он так пересказывал «семейные предания», якобы услышанные им от матери: «Дядюшка твой, а мой брат, совсем не почтенный Аркадий Алексеевич, был самый отчаянный татарин и самый страстный лошадник во всей Пензенской и Тамбовской губерниях… Поедет он, бывало, далеко, в киргизские степи и пригонит оттуда большой косяк тамошних лошадей-неуков». Писатель придумал себе псевдоним Али-хан, флаг и герб — золотого жеребенка на зеленом фоне.

Иван Бунин вспоминал: «Сколько в нем было когда-то этого звериного — чего стоит одно обоняние, которым он отличался в необыкновенной степени! И сколько татарского! <…> Александр Иванович очень гордился своей татарской кровью. Одну пору (во время своей наибольшей славы) он даже носил цветную тюбетейку, бывал в ней в гостях и в ресторанах, где садился так широко и важно, как пристало бы настоящему хану, и особенно узко щурил глаза». Куприн выдумал настолько убедительную историю, что в нее поверили не только современники, но и исследователи его творчества.

Еще одну «татарскую легенду» создала Анна Горенко, взявшая в 17 лет псевдоним Ахматова. «Назвали меня Анной в честь бабушки Анны Егоровны Мотовиловой. Ее мать была чингизидкой, татарской княжной Ахматовой, чью фамилию, не сообразив, что собираюсь быть русским поэтом, я сделала своим литературным именем, — писала поэтесса в автобиографии «Будка». — Моего предка хана Ахмата убил ночью в его шатре подкупленный русский убийца, и этим, как повествует Карамзин

, кончилось на Руси монгольское иго». Ахматова подчеркивала, что произошла от чингизидов — прямых потомков Чингисхана. В ее поэзии русская дворянка-прабабушка превратилась в мусульманскую бабушку:

Скорее всего, прабабка поэтессы Прасковья Ахматова действительно была из татар, когда-то поступивших на российскую службу. Но с ханом Ахматом и Чингисханом род связан не был, не был он и княжеским. В родословной книге дворян Симбирской губернии родоначальником Ахматовых был указан Степан Данилович Ахматов, служивший в конце XVII века в Алатыре (сегодня — город в Чувашии).

Биограф Анны Ахматовой Вадим Черных в статье «Родословная Анны Андреевны Ахматовой» упомянул еще одну татарскую ветвь: «…мать Прасковьи Федосеевны — Анна Яковлевна до замужества носила фамилию Чегодаева и, по всей вероятности, происходила из рода татарских князей Чегодаевых. Разумеется, невозможно доказать происхождение князей Чегодаевых… от сына Чингизхана Чагатая (Джагатая), умершего в 1242 году».

Предками писателя были представители разных народов. Дед со стороны отца, запорожский казак Максим Паустовский, был «николаевским солдатом». Из военного похода он привез «жену — красавицу турчанку, — рассказывал Константин Паустовский в автобиографической «Повести о жизни». — Звали ее Фатьма. Выйдя за деда, она приняла христианство и новое имя — Гонората. <…> Ее турецкая кровь не дала ей ни одной привлекательной черты, кроме красивой, но грозной наружности. Бабка была деспотична, придирчива. Она выкуривала в день не меньше фунта крепчайшего черного табака».

В 1956 году Паустовский отдыхал в заграничном морском круизе — одном из первых, доступных советским гражданам. Среди стоянок был Стамбул, так писатель оказался на родине бабушки-турчанки. В творчестве этот визит не нашел отражения — слишком коротким и поверхностным показался Паустовскому взгляд на Турцию из окна туристического автобуса. Но в 1962 году он писал турецкому поэту Назыму Хикмету: «Может быть, в какой-то сотой степени, но наша взаимная симпатия объясняется тем, что я полутурок: моя бабушка была чистокровная турчанка родом из Казанлыка во Фракии. Я, конечно, шучу, но все же иной раз горжусь, что во мне есть доля турецкой крови, — я очень люблю простых крестьян и рабочих-турок».

Бабушка Паустовского по материнской линии Викентия (Вицентина) Высочанская была полькой и ярой католичкой. «У нее существовал твердый порядок, — вспоминал писатель. — Каждую весну Великим постом она ездила на богомолье по католическим местам в Варшаву, Вильно или Ченстохов». С ней Паустовский впервые побывал в Польше — тогда еще части Российской империи. Позже, служа в санитарном отряде на фронтах Первой мировой войны, писатель снова оказался в этой стране. Он вспоминал: «Восточная Польша запомнилась как сыпучие пески, скрип колес, старые распятья на перекрестках и темные осенние ночи». В 1961 году он приехал на родину бабушки-польки в последний раз. Этой поездке он посвятил очерк «Третье свидание».