Александр Сумароков
Два друга и медведь
Два друга, какъ два брата, жили,
Иль лучше и тово.
Не могъ быть ни часъ одинъ безъ одново.
О чемъ между себя они ни говорили,
Другъ отъ друга не крыли,
Ничево.
И никогда они другъ другу не грубили;
Казалося что-то Дамонъ съ Питіемъ были.
За непріятеля кто почиталъ ково;
Такъ непріятеля ево,
И тотъ имѣлъ за своево.
Гуляли, ѣли вмѣстѣ, вмѣстѣ пили,
И можетъ быть что вмѣстѣ и любили.
То больше и всево.
И клятвы сохранять хотѣли непреступно,
Чтобъ жить и умереть имъ купно.
Случилось имъ,
Быть нѣкогда въ лѣсу однимъ,
И на медвѣдя тутъ они попали;
Хоть встрѣчи таковой себѣ не ожидали.
Ужасной былъ медвѣдь.
Такъ вмѣсто чтобъ робѣть;
Толико сколько можно,
Имъ защищаться должно;
А какъ не станетъ силъ, обѣимъ умереть;
Однако толстой дубъ въ томъ мѣстѣ прилучился;
Одинъ изъ нихъ забылся,
Какъ другу онъ божился,
И на дубъ взлѣсъ,
А клятвы всѣ съ собой на самой верьхъ унесъ.
Другой на смерть остался,
И слѣдственно, что онъ гораздо испужалея:
Ково не устрашитъ суперникъ таковой?
Не чаялъ больше онъ прийти къ себѣ домой.
Злой звѣрь,
Домой не отпускаетъ.
Медвѣдь не разсуждаетъ,
Объ етомъ никогда,
Что надобно съ домашними проститься.
Пришла бѣда.
Нещастливой слыхалъ, что мертвымъ притвориться,
Въ такомъ случаѣ надлежитъ.
Палъ, притворяется, что будто мертвъ лежитъ,
Медвѣдь у мертваго всю голову лобзаетъ,
И въ немъ дыханія не обрѣтаетъ.
Понюхалъ и пошелъ,
И чаялъ, говоря, живова я нашелъ.
Ушелъ медвѣдь изъ глазъ, слѣзъ храбрый воинъ съ дуба.
И стала радость быть ему сугуба;
И друга своево опять онъ получилъ,
И клятвы онъ не преступилъ,
Чтобъ вмѣстѣ умереть, какъ сказано то прежде;
А что бы вмѣстѣ жить, онъ въ крѣпкой былъ надеждѣ.
Былъ радъ, и что былъ радъ, онъ другу то открылъ,
И спрашивалъ ево, что въ уши говорилъ
Медвѣдь ему за тайну.
Тотъ отвѣчалъ ему: чтобъ дружбу обычайну,
Я дружбой не считалъ,
И чтобъ я впредь друзей при нуждѣ узнавалъ.
Иль лучше и тово.
Не могъ быть ни часъ одинъ безъ одново.
О чемъ между себя они ни говорили,
Другъ отъ друга не крыли,
Ничево.
И никогда они другъ другу не грубили;
Казалося что-то Дамонъ съ Питіемъ были.
За непріятеля кто почиталъ ково;
Такъ непріятеля ево,
И тотъ имѣлъ за своево.
Гуляли, ѣли вмѣстѣ, вмѣстѣ пили,
И можетъ быть что вмѣстѣ и любили.
То больше и всево.
И клятвы сохранять хотѣли непреступно,
Чтобъ жить и умереть имъ купно.
Случилось имъ,
Быть нѣкогда въ лѣсу однимъ,
И на медвѣдя тутъ они попали;
Хоть встрѣчи таковой себѣ не ожидали.
Ужасной былъ медвѣдь.
Такъ вмѣсто чтобъ робѣть;
Толико сколько можно,
Имъ защищаться должно;
А какъ не станетъ силъ, обѣимъ умереть;
Однако толстой дубъ въ томъ мѣстѣ прилучился;
Одинъ изъ нихъ забылся,
Какъ другу онъ божился,
И на дубъ взлѣсъ,
А клятвы всѣ съ собой на самой верьхъ унесъ.
Другой на смерть остался,
И слѣдственно, что онъ гораздо испужалея:
Ково не устрашитъ суперникъ таковой?
Не чаялъ больше онъ прийти къ себѣ домой.
Злой звѣрь,
Домой не отпускаетъ.
Медвѣдь не разсуждаетъ,
Объ етомъ никогда,
Что надобно съ домашними проститься.
Пришла бѣда.
Нещастливой слыхалъ, что мертвымъ притвориться,
Въ такомъ случаѣ надлежитъ.
Палъ, притворяется, что будто мертвъ лежитъ,
Медвѣдь у мертваго всю голову лобзаетъ,
И въ немъ дыханія не обрѣтаетъ.
Понюхалъ и пошелъ,
И чаялъ, говоря, живова я нашелъ.
Ушелъ медвѣдь изъ глазъ, слѣзъ храбрый воинъ съ дуба.
И стала радость быть ему сугуба;
И друга своево опять онъ получилъ,
И клятвы онъ не преступилъ,
Чтобъ вмѣстѣ умереть, какъ сказано то прежде;
А что бы вмѣстѣ жить, онъ въ крѣпкой былъ надеждѣ.
Былъ радъ, и что былъ радъ, онъ другу то открылъ,
И спрашивалъ ево, что въ уши говорилъ
Медвѣдь ему за тайну.
Тотъ отвѣчалъ ему: чтобъ дружбу обычайну,
Я дружбой не считалъ,
И чтобъ я впредь друзей при нуждѣ узнавалъ.