На ужин вновь была лапша, и ты,
Мицкевич, отодвинув миску,
сказал, что обойдёшься без еды.
Поэтому и я, без риску
медбрату показаться бунтарём,
последовал чуть позже за тобою
в уборную, где пробыл до отбоя.
«Февраль всегда идёт за январём.
А дальше — март». Обрывки разговора.
Сиянье кафеля, фарфора;
вода звенела хрусталём.

Мицкевич лёг, в оранжевый волчок
уставив свой невидящий зрачок.
(А может — там судьба ему видна.)
Бабанов в коридор медбрата вызвал.
Я замер возле тёмного окна,
и за спиною грохал телевизор.
«Смотри-ка, Горбунов, какой — там хвост».
«А глаз какой». «А видишь тот нарост,
над плавником?» «Похоже на нарыв».

Так в феврале мы, рты раскрыв,
таращились в окно на звёздных Рыб,
сдвигая лысоватые затылки,
в том месте, где мокрота на полу.
Где рыбу подают порой к столу,
но к рыбе не дают ножа и вилки.