Превращусь
        не в Толстого, так в то̀лстого, —
ем,
  пишу,
     от жары балда.
Кто над морем не философствовал?
Вода.

Вчера
   океан был злой,
           как черт,
сегодня
    смиренней
         голубицы на яйцах.
Какая разница?
       Все течет…
Все меняется.
Рассыпается волна
         и опять взбухать.
Горою кажется
       на этаком расстоянии.
Тут и водоросль,
        и вода,
            и прочая труха —
обрастание!
Есть у воды своя пора,
часы прилива,
       часы отлива.
А у Стеклова
      вода
         не сходила с пера.
Несправедливо.
Дохлая рыбка
       плывет одна.
Висят плавнички,
        как подбитые крылышки.
Плывет недели,
        и нет ей ни дна,
ни покрышки.
Волны
   друг друга
        лупят плашмя́.
И так и этак,
      то всыпят, то высыпят,
и вновь водословят,
          звеня и шумя…
Диспут…
Это кит, говорят.
        Возможно и так.
Вроде рыбьего Бедного —
            обхвата в три.
Только у Демьяна
         усы наружу,
               а у кита
внутри.
Годы — чайки.
       Вылетят в ряд —
и в воду —
     брюшко рыбешкой пичкать.
Скрылись чайки.
        В сущности говоря,
где птички?
Я родился,
     рос,
       кормили соскою, —
жил,
  работал,
      стал староват…
Вот и жизнь пройдет,
          как прошли Азорские
острова.