В авто
   насажали
        разных армян,
рванулись —
      и мы в пути.
Дорога до Ялты
        будто роман:
все время
     надо крутить.
Сначала
    авто
      подступает к горам,
охаживая кря́жевые.
Вот так и у нас
       влюбленья пора:
наметишь —
      и мчишь, ухаживая.
Авто
  начинает
       по солнцу трясть,
то жаренней ты,
        то варённей:
так сердце
     тебе
       распаляет страсть,
и грудь —
    раскаленной жаровней.
Привал,
    шашлык,
         не вяжешь лык,
с кружением
      нету сладу.
У этих
   у самых
       гроздьев шашлы —
совсем поцелуйная сладость.
То солнечный жар,
         то ущелий тоска, —
не верь
    ни единой версийке.
Который москит
        и который мускат,
и кто персюки́
       и персики?
И вдруг вопьешься,
         любовью залив
и душу,
    и тело,
        и рот.
Так разом
     встают
         облака и залив
в разрыве
     Байдарских ворот.
И сразу
    дорога
        нудней и нудней,
в туннель,
     тормозами тужась.
Вот куча камня,
        и церковь над ней —
ужасом
    всех супружеств.
И снова
    почти
       о скалы скулой,
с боков
    побелелой глядит.
Так ревность
       тебя
         обступает скалой —
за камнем
     любовник бандит.
А дальше —
      тишь;
         крестьяне, корпя,
лозой
   разделали скаты
Так,
  свой виноградник
           по́том кропя,
и я
  рисую плакаты.
Пото́м,
   пропылясь,
         проплывают года,
труся́т
   суетнею мышиной,
и лишь
    развлекает
         семейный скандал
случайно
     лопнувшей шиной.
Когда ж
    окончательно
           это доест,
распух
    от моторного гвалта —
— Стоп! —
     И склепом
          отдельный подъезд:
— Пожалте
     червонец!
          Ялта.