Иду я с сынишком вдоль чистого поля
Пробитой тропинкой. Кругом — всё цветы,
И рвет их, и бабочек ловит мой Коля.
Вот мельница, речка, овраг и кусты.
Постой-ка, там дальше начнется болото…
Вдруг слышим — вдали и стучит и гремит
Всё пуще, — и видим — громадное что-то
По светлой черте горизонта летит. Непонятное явленье
Посреди златого дня!
Что такое? В изумленье
Коля смотрит на меня:
‘Что такое это значит?
Богатырь ли Еруслан
Страшный едет, грозный скачет
Или рыцарь-великан? ’ ‘О да, это — рыцарь, — ему я ответил, —
Герой, только новых, не старых веков,
И если б кого на пути своем встретил —
Он спуску не даст и сразиться готов’, ‘Ух как вьются дыма тучи!
Как у всех богатырей —
Знать, то конь его могучий
Пышет дымом из ноздрей!
Мимо лесу вон глухого
Мчится! Только для меня
Тут ни всадника лихого
Не заметно, ни коня’. ‘О да, он дымится, а не было б свету
Дневного, ты б видел, как брызжет огонь.
Где конь тут, где всадник — различия нету, —
Тут слито всё вместе — и всадник и конь’. ‘Что ж он — в латах? В вихре дыма
Каждый скок, чай, в три версты?
Ух, летит! Мелькают мимо
И деревья, и кусты.
Через этот край пустынной
Что он с силою такой
Полосою длинной, длинной
Так и тащит за собой? ’ ‘Он в латах, он весь — из металлов нетленных —
Из меди, железа. Чу! Свищет и ржет.
А сзади хвост длинный… ну, это — он пленных
Вослед за собой вереницу влечет’. ‘Что ж — он злых лишь только давит,
Если встретит на пути?
Мне войны он не объявит
И спокойно даст пройти,
Если мальчик я хороший?
Как дрожат под ним поля!
Чай, тяжел! Под этой ношей
Как не ломится земля! ’ ‘Нет, наш богатырь давит всех без разбору —
И добрых, и злых, и с такими ж, как сам,
Он в стычках сходился. Тяжел он — без спору,
Зато по железным идет полосам.
Дорога нужна, чтоб его выносила,
Железная, друг мой. Ему под удар
Не суйся! В нем дикая, страшная сила
Гнездится, — она называется — ‘пар».