Традиция мужского казачьего пения станицы Задоно-Кагальницкой Семикаракорского района Ростовской области

В 1979 году ростовскими этномузыкологами в ходе обследования станицы Задоно-Кагальницкой были произведены записи вокального фольклора, выделяющиеся среди других своеобразием вариантов поэтических текстов, напевов, певческой манеры и многоголосной фактуры. В станице было выявлено несколько ансамблей — мужской, женский и смешанный. Их пение являлось неотъемлемой частью обрядов жизненного цикла — свадьбы, проводов и встречи из армии, «бесед» и праздников. Особое внимание исследователей привлек мужской ансамбль в составе четырех певцов — Н.М. Агеева, Г.Т. Дерезина, К.А. Тарасова и А.А. Терентьева. Помимо сугубо певческой специализации, запевала Никифор Михайлович Агеев слыл также и прекрасным рассказчиком.

Как и повсюду на Дону, певческая традиция и репертуар осваивались местными певцами в семье, в станичном или хуторском обществе. Поддерживали певческую традицию существовавшие в станицах и хуторах полковые хоры. Местные ансамбли не являются в строгом смысле замкнутыми, поскольку в зависимости от ситуации мужчины и женщины поют как раздельно, так и совместно. Тем не менее самые старинные казачьи песни исполняются семейными ансамблями (например, супругов Агеевых) либо мужскими певческими группами. Функции запевалы и «дишканта» (верхнего голоса), как правило, закреплены за одними и теми же исполнителями.

В репертуаре певцов станицы Задоно-Кагальницкой воинские «служивские» песни, игравшиеся в полках, как повсеместно известные: «Баклановцы-мододцы, вспомним как недавно», «Во Польше на рыночке», «Как над яром, над ярочком», «Поехал казак во чужбину далеко», «Ты Россия, мать Россия», «Шли по степи полки со славой громкой», так и не столь широко распространенные — «Кто бы нам сказал, братцы, рассказал», «На Усть-Дону было тихого». От запевалы ансамбля Никифора Михайловича Агеева также были записаны образцы местного сказительского репертуара, в частности скоморошина «Сова моя, совушка» («Птичья свадьба»).

Бытовые лирические песни, такие как «Да весёлая пир-беседушка» (приуроченная к свадьбе), «Зернушка моя», «Как под вишенкой, под черешенкой», «Не кукуй, кукуй, всё кукушечка», «Я не лесом шла» и другие, мужчины предпочитают «играть» с женщинами. Смешанным составом исполняются многочисленные лирические частые и хороводные песни: «Да за речушкой фигалёчек», «Да наш свет черный чернобровый», «Жили были две девицы у Романовской станице», «Колясочка во крылечке», «Ты голымба, ты голымбушка моя». Местный вариант последней песни очень близок варианту казаков-некрасовцев.

Среди упомянутых нами песен — один из оригинальных вариантов песни о Доне («Кто бы нам сказал, братцы, рассказал»), объясняющий его именование Ивановичем («что течет из озера Иванова») (см. Библиография, № 2). Весьма редкий поэтический текст соотносится с местными преданиями о происхождении донских топонимов и гидронимов. Оригинальность песни определяется характером многоголосного распева с дублировкой основной голосовой партии басом («октавой»), который напоминает традиции церковного хорового и полкового пения, а также специфически мужским исполнительскими приемами в партии запевалы.

«На Усть-Дону было тихого» — одна из старинных донских песен, первые записи которой были осуществлены уже в XVIII веке (см. Библиография, № 3, с. 317). В песне повествуется о событиях, соответствующих «рыцарскому морскому» периоду жизни казаков XVI–XVII веков, о соперничестве донских казаков с турецким султаном в овладении Азовом и борьбе казаков за выход в Азовское и Черное моря. Певцы связывают эти события с двумя именами — Ермака Тимофеевича (в публикации А.М. Листопадова и С.Я. Арефина 1911 года и современных полевых записях) и Степана Разина (как в публикации А.М. Листопадова 1949 года.). Вариант, аналогичный версии семейного дуэта четы Агеевых, был опубликован А.М. Листопадовым (см. Библиография, № 4, № 88).

Напев отличает простая парно-периодичная форма, характерная для хороводных песен, а также исполнение без верхнего голоса-дисканта (в варианте А.М. Листопадова дискант рельефен в каденциях). В то же время в нем очевидны черты, присущие стилю мужского пения — «размашистые» ходы, фанфарные интонации. В записи Е.Н. Вонсович текст представлен не полностью, из-за нежелания исполнителей допеть песню до конца (см. Библиография, № 2; № 4). В более полных вариантах текста, например из хутора Камышного станицы Константиновской (запись Т.С. Рудиченко, 1991 год): содержится обращение караульного к легендарному донскому атаману:

Лидер ансамбля Никифор Михайлович Агеев донес до нас и традицию «сказывания» скоморошин. В этой редкой для Дона записи, помимо игровых элементов, присутствуют черты эпической повествовательной интонации, вокальной декламации и скороговорки. Как правило, на Дону были записаны лишь отдельные фрагменты скоморошин, переплетающихся с текстами небылиц. На Дону они бытуют в песенной форме и служат для развлечения гостей, являясь в то же самое время этикетными маркерами определенных действий (например, ожидаемого ухода гостей) (см. Библиографию, № 8, с. 24–35). Скоморошина «Сова моя, совушка» имеет полный завершенный текст, состоящий из трех разделов: сказочно-повествовательного зачина, вводящего в действие, декламационно-певческого описания эпизода свадьбы (встреча свадебного поезда со стаей журавлей) и сатирического развенчания образа «невесты», исполняемого скороговоркой.

Рассказывает:

Поет:

Рассказывает:

Запевала Никифор Михайлович Агеев сохранил искусство импровизации запевки, сочетающей речитативное (декламационное) начало и мелизматический распев. Большой интерес представляют используемые им приемы звукоподражания (осознанного или неосознанного), напоминающие «ржание» коня. Как уже приходилось писать, казаки нередко сравнивают запевки-вокализы с ржанием («как конёк проржать»). Другой выразительный прием пения казаков Среднего Дона — «перебрасывание» голоса из нижнего регистра в фальцет.

В песне «Кто бы нам сказал» запевки Н.М. Агеева (вторая и третья) представляют собой медленные нисходящие глиссандо с хорошо выраженным гортанным колебанием, завершаемые высотным всплеском — голосовым «флажолетом» [такой певческий прием встречается в украинских козацких думах]. Прием «ржания» описан Л.П. Маховой на примере мужской традиции семейских Забайкалья. Ею зафиксировано для него и эквивалентное народное определение (см. Библиография, № 5). Поскольку конь был тотемным животным у многих народов, имитативная магия, как и утилитарное использование звукоподражания (например, ржания кобылицы для приманивания жеребят), является важным фактом жизни. Отметим, что конь осознавался казаками как посредник между миром живых и миром умерших предков в свадебном и похоронном обрядах. Казаки искусно имитируют ржание, расширяя глотку, фокусируя звучание в нижнем отделе гортани и используя нарочитое прерывание проходящей воздушной струи.

В пении казаков станицы Задоно-Кагальницкой обращает на себя внимание строение многоголосной ткани, соотносимое как с традиционными функциями голосовых партий в казачьем ансамблевом многоголосии, так и с хоровой партитурой. Запевает, как это свойственно нижнедонской традиции, нижний голос, к которому в зависимости от числа поющих присоединяются другие исполнители (один или несколько); «выводит» (то есть ведет партию верхнего голоса) солирующий «дишкант». Основной контур мелодии, которую поет запевала, дублируется октавой ниже солирующим басом. Запевающий оказывается в самом центре сплетения голосов. Эта партия (средняя в многоголосной фактуре) выделяется также выразительными возгласами, паузированием, акцентированием слогов. В сравнении с ней партия баса — более статичная. Ее исполнитель воспроизводят основной контур напева без мелизматических переходов. Бас поет гулко и плотно, напоминая «рычащее» звучание баса-профундо. «Мерцающему» дишканту свойственно более оживленное движение, наполненное выразительными восходяще-нисходящими ходами и паузами. Когда участники квартета поют в смешанном составе песни воинского репертуара, функция дишканта может сохраняться за мужчиной. В бытовых лирических песнях партию подголоска-дишканта обычно ведёт женский альт, либо голос микстового звучания. Наряду с этим нередко возникает и верхняя октавная дублировка партии «тонким голосом».

Подобная многоголосная фактура характерна для певческой традиции станиц и хуторов, располагающихся вокруг Цимлянского водохранилища. Например, так пели старинную песню о смерти казака Нефедова «Что не красная солнушка» бытовые ансамбли и хор хутора Потапова Цимлянского р-на Ростовской области (в числе других она опубликована В.Д. Сухоруковым в 1825 году в качестве приложения к его этнографическому очерку «Общежитие донских казаков в XVII и XVIII столетиях»).

Исполнительское искусство мужского ансамбля старожилов в певческой традиции станицы Задоно-Кагальницкой занимало несколько обособленное положение, поскольку выделялось на общем фоне сохранившимися в репертуаре песнями старшего пласта и стилистическими особенностями самого пения. Так, для песен исторического содержания характерен более медленный, чем в армейских песнях и бытовой лирике, темп; произнесение текста тяготеет к декламации, при выделении акцентов распевами. Разумеется, самым ярким отличием является глуховатый «прикрытый» тембр опорных голосов фактуры, солирующих запевалы и дишканта, применяемые ими певческие приемы, а также использование нижней октавной дублировки баса.

Сочетание медленного темпа, «ярусной» фактуры, отчасти ограничивающей мелодическое развитие, и охарактеризованные выше специфические приемы мужского пения выделяют исполнительскую традицию станицы Задоно-Кагальницкой среди других донских.

Думается, не каждый знаток или любитель донского пения сможет с первого прослушивания оценить не столько исторические, сколько собственно эстетические достоинства певческого искусства квартета станицы Задоно-Кагальницкой. Однако благодаря наличию в звуковом архиве Ростовской консерватории подобных образцов мы расширяем свои представления о стилях казачьего пения.