Он шел,
        держась
                за прутья перил,
сбивался
        впотьмах
                косоного.
Он шел
        и орал
              и материл
и в душу,
        и в звезды,
                  и в бога.
Вошел —
        и в комнате
                  водочный дух
от пьяной
        перенагрузки,
назвал
      мимоходом
                «жидами»
                         двух
самых
      отъявленных русских.
Прогромыхав
            в ночной тишине,
встряхнув
          семейное ложе,
миролюбивой
            и тихой жене
скулу
     на скулу перемножил.
В буфете
       посуду
              успев истолочь
(помериться
           силами
                   не с кем!),
пошел
      хлестать
              любимую дочь
галстуком
         пионерским.
Свою
      мебелишку
                затейливо спутав
в колонну
         из стульев
                   и кресел,
коптилку —
          лампадку
                    достав из-под спуда,
под матерь,
          под божью
                    подвесил.
Со всей
       обстановкой
                  в ударной вражде,
со страстью
           льва холостого
                         сорвал
со стены
        портреты вождей
и кстати
        портрет Толстого.
Билет
      профсоюзный
                   изодран в клочки,
ногою
      бушующей
               попран,
и в печку
        с размаха
                 летят значки
Осавиахима
           и МОПРа.

Уселся,
       смирив
               возбужденный дух, —
небитой
        не явится личности ли?
Потом
      свалился,
              вымолвив:
                        «Ух,
проклятые черти,
               вычистили!!!»