«Пиковая дама»: игра в безумие

Долгожданная премьера — «Пиковая дама» Льва Додина на исторической сцене Большого театра — итог амстердамской, флорентийской и парижской редакций. Режиссер ставил ее трижды: в 1998 году в Нидерландской опере в Амстердаме (De Nederlandse Opera), затем этой постановкой открылся «Флорентийский музыкальный май», а осенью 1999 года ее показала Парижская национальная опера (Opéra national de Paris), включившая спектакль в репертуар.

Великолепную оперу, написанную Петром Чайковским в поразительно короткий срок — за 44 дня, Льву Додину предлагали поставить в России неоднократно. И лишь недавно он согласился на предложение гендиректора Большого театра Владимира Урина. «Во-первых, потому что чувствую, как обновляется Большой театр, а во-вторых, и это главное, хочется поделиться с родным зрителем тем, что пытался создать», — отмечает Лев Додин.

Соавтором режиссера в «Пиковой даме» выступил знаменитый дирижер, оперный специалист Михаил Юровский. В первый раз увидел «Пиковую даму» на главной сцене страны в 50-х. Сам участвовал в постановке в качестве главного дирижера в 1976 году.

Особое отношение к «Пиковой даме» и у Владимира Галузина, всемирно известного исполнителя партии Германа. Солист первым спел ее в европейских постановках Льва Додина. «Мне интересен Герман, — говорит тенор, — я могу его петь до бесконечности, и каждый раз у меня прибавляется опыт, каждый раз я понимаю, что моя роль вырастает и психологически, и мизансценически, и пластически». Во втором составе главную партию поет солист Большого театра Олег Долгов.

— Все довольно сложно переплетено. Процесс работы — это всегда процесс познания, углубления, изменения ощущений. Но, может быть, самое главное для меня и нас — ощущение всей этой истории как истории болезни, болезни человеческой и болезни человечества. Недаром у Пушкина в финале сумасшедший Герман оказывается в Обуховской больнице.
Мы пытаемся рассматривать это произведение именно как историю болезни — не столько клинической, сколько психологической, точнее метафизической, потому что страсть, разрывающая человека, — это страсть выиграть жизнь в один момент, одним ударом. Но это иллюзия, которая преследует всех нас и которой, мне кажется, подвержен весь мир. Никто не хочет процесса, все хотят результата. А это, к сожалению, почти всегда ведет к самоуничтожению, потому что выиграть жизнь нельзя. Ее можно только проиграть или прожить так, как тебе суждено или удастся, то есть это довольно тяжелый и трагический процесс. Когда мы от него отказываемся, возникает болезнь. В эту болезнь, мне кажется, вовлечен не только Герман — вовлечены все действующие лица, его науськивающие, а сами пораженные той же болезнью. Та же графиня поражена отраженным светом страсти, как Лиза, которая испытывает страсть к Герману именно потому, что он способен на страсть — в отличие от Елецкого, который способен только на благородство. В этом тоже болезнь и вечная трагедия такого рода выбора. И это мне интересно.
— Менее всего мне интересна вся декоративная сторона истории — мифический XVIII век, который не имеет никакого отношения к повести Пушкина и тем более к опере, мифологический дивертисмент, предложенный когда-то директором императорских театров и на который Чайковский послушно написал гениальную музыку. Мне хотелось предоставить возможность услышать музыку, а не посмотреть дивертисмент. Мне кажется, что это одно из самых трагических произведений Чайковского. Недаром в нем слышится тема Шестой симфонии и завершающий трагический аккорд. Это, пожалуй, главное.

— Вы не первый раз ставите «Пиковую даму». Почему вы к ней возвращаетесь?
— Наверное, это судьба. Но в данном случае судьба явилась в обличье Владимира Георгиевича Урина, генерального директора Большого театра, моего давнего друга. А поскольку судьба многолика, другим ее лицом стал замечательный артист и певец Владимир Галузин. Именно он был героем всех редакций нашей «Пиковой», и мне очень хотелось, чтобы его — нашего — Германа увидел и услышал отечественный зритель. И главное, разумеется, сама история «Пиковой дамы», история безумия — вечная история. Она не стареет, как не стареет великая повесть Пушкина и великая музыка Чайковского.

— Почему эта история волнует вас? — Если на этот вопрос можно ответить одной фразой, тогда режиссеру незачем ставить спектакль, а зрителю его незачем смотреть. Я думаю об этой истории снова и снова: как одно подменяется другим, как стремление к чему-то очень светлому порождает потребность в средствах, которые ставят под сомнение саму цель. А потом незаметно подменяют эту цель. И человек забывает, ради чего все начиналось. А начинается с любви. А чтобы этой любви достичь, надо разбогатеть. А чтобы разбогатеть, надо играть. А чтобы играть, надо знать. А чтобы узнать, надо немножко…
— Убить?

— Настолько, насколько убить можно «немножко». Ты вообще забываешь про любовь, потому что выиграть — это «вроде как круто», а проиграть — «вроде как не клево». Любовь тут оказывается совсем ни при чем.