Цвѣтущей младости во дни дражайшихъ лѣтъ,
Въ которы сердце мысль любовную даетъ,
Мелита красотой Аркаса распаляла,
И ласкою къ нему сей огнь усугубляла,
Какую здѣлала она премѣну въ немъ,
Ту стала ощущать, ту въ сердцѣ и своемъ.
Не такъ ужь пристально пасла она скотину;
Страсть мысли полонивъ большую половину,
Принудила ее Аркаса вображать,
И въ скучныя часы почасту воздыхать.
Она любезнаго всечасно зрѣть желала;
Но мать быть въ праздности пастушкѣ воспрещала;
Когда замедлится Мелита отлучясь,
Или когда пойдетъ отъ стада не спросясь,
Что дѣлала и гдѣ была: сказать подробно,
Пастушкѣ не всегда казалося удобно;
Чтобъ частымъ вымысломъ сумнѣнья не подать,
И вольности въ гульбѣ всея не потерять.
Не однократно лжетъ любя свою свободу:
То прутья рѣзала, то черпала тамъ воду,
То связки, то платки носила мыть къ рѣкѣ.
Но всѣ ль одни слова имѣть на языкѣ.
Какъ спрашивала мать, о чемъ она вздыхаетъ:
Мелита вымысломъ такимъ же отвѣчаетъ:
То волкъ повадился на ихъ ходить луга,
То будто о пенекъ зашибена нога,
То гдѣ то будто тамъ кокушка коковала,
И только два года ей жить предвозвѣщала.
То полудневный жаръ ей голову ломилъ;
Какъ молвить, что груститъ, не зря тово, кто миль?
Но какъ они тогда другъ друга ни любили,
Другъ другу склонности еще не объявили,
Въ незнаніи о томъ препровождали дни:
Лишъ очи о любви вѣщали имь одни.
Довольны бъ и сіи свидѣтельства въ томъ были,
Что тающи сердца глазами говорили;
Но увѣренье то имъ мало мнилось быть,
Хотѣлось имъ ево ясняе получить:
А паче пастуху не очень было внятно,
Что зрѣть ево и быть съ нимъ купно ей приятно;
Она не тщилася любовнику казать,
Что принуждаетъ страсть, ее, ево ласкать,
И какъ привѣтствіе Аркасу открывалось,
Шло безъ намѣренья, изъ страсти вырывалось.
Пошла она, хоть мать ее была лиха,
Въ вечернія часы увидѣть пастуха.
Чтобъ удалити ей на время скуки злобны,
Минуты оныя ей мнилисъ быть способны.
Старуха по трудамъ легла спокоясь спать,
Мелита въ крѣпкомь снѣ оставила тутъ мать.
Приходитъ въ тѣ луга, въ ту красную долину,
Гдѣ пасъ возлюбленный ея пастухъ скотину.
Не зря любовника, отходитъ въ близкій лѣсъ,
И ищетъ своево драгова межъ древесъ.
Не представляетъ ей и та ево дуброва.
Опять идетъ въ луга, ево искати снова.
Была, желающа узрѣть ево, вездѣ;
Не обрѣла она любовника нигдѣ.
Куда ты, ахъ! Куда Мелита говорила,
Пустыня моево любезнаго сокрыла?
Дражайшія мѣста, вы сиры безъ нево,
И нѣтъ пригожства въ васъ для взора моево!
Коль щастливой моей противитесь судьбинѣ;
Медвѣдямъ и волкамъ жилищемъ будьте нынѣ!
Не возрастай трава здѣсь здравая во вѣкъ,
И возмутитеся потоки чистыхь рѣкъ!
Желаю чтобъ отсель и птички отлетѣли,
И больше бъ соловьи здѣсь сладостно не пѣли,
Чтобъ только здѣсь сова съ вороною жила,
И флора бъ навсегда свой тронъ отсель сняла.
Что видѣла она, на все тогда сердилась;
Но какъ нещастна я тогда она смутилась,
Какъ мать свою вдали увидѣла она!
Покрыта тучами ей зрѣлась та страна.
Старуха полежавъ не долго отдыхала,
И вставши ото сна Мелиту покликала,
А какъ она на кликь ей гласу не дала,
Въ великое сумнѣнье привела.
Вздыханье дочерне ей нову мысль вселяло,
И отлученьемъ симъ то ясно толковало:
Отъ страха бросяся пастушка чтобъ уйти,
И гдѣ бы мочь себѣ убѣжище найти,
Въ забвеніи въ шалашъ любезнаго попалась,
И вдругъ узря ево изнова испугалась,
Хотя сей страхъ не столь пронзителенъ ей былъ,
Какъ тотъ, который ей издалека грозилъ.
Обрадовавшися любовникъ вопрошаетъ,
Какой ево случай незапно утѣшаетъ.
Она отвѣтствуетъ: я въ твой шалатъ ушла,
Чтобъ мать моя меня бродящу не нашла;
Она подумаетъ, что я въ долу семъ зрюся,
Конечно для того, что я съ кѣмъ здѣсь люблюся.
Сумнѣніемъ полна идетъ она сюды.
Дай мнѣ побывши здѣсь спастися отъ бѣды.
Мелита ревностью Аркаса заразила,
И слѣдующу рѣчь въ уста ево вложила:
Прещастливъ тотъ пастухъ, кто власть твою позналь,
И полюбивъ тебя тебѣ угоденъ сталъ,
И злополученъ я, что зрю тебя съ собою,
Изгнанну въ мой шалашъ любовію чужою.
Стыдилась таинство она ему открыть,
Но стыдъ и паче былъ предъ нимъ чужою слыть.
Боялась страсть къ себѣ ево она убавить,
Жалѣла въ семь ево сумнѣніи оставить.
Что жъ дѣлать? Коль ево ей хочется любить;
Такъ то ему она должна жъ когда открыть.
Свирѣпой! На сіе Мелита отвѣчаетъ:
Иль мало взоръ тебя вседневно увѣряетъ,
Что ты угоденъ мнѣ? Ково жъ, ты мнишъ люблю,
И для ради ково я страхъ такой терплю?
Я для ради тебя прияти дерзость смѣла;
На сихъ тебя лугахъ увидѣть я хотѣла.
Сію ль за то мнѣ мзду жестокой воздаешъ,
Что ты меня чужой любовницей зовешь?
Старуха не сыскавь Мелиты возвратилась.
А дочерня боязнь въ утѣху превратилась;
Аркасъ изь ревности къ веселью приступилъ,
И много съ ней минутъ дражайшихъ проводилъ.
Но семъ исполненна любовныя приязни,
Пришла дочь къ матери исполненна боязни.
Лгала ей, что ее пастушка позвала,
Съ которою она въ согласіи жила,
Что отречись ни чемъ отъ зову не имѣла,
А матери будить, въ снѣ крѣпкомъ, пожалѣла.
И ложь и истинна могли тѣ рѣчи быть:
Всегда ль отъ вымысла льзя правду отдѣлить?
Прогнѣванная мать дочь вольну пожурила;
Но дочь несла легко, что мать ни говорила.