Горамъ вѣщалъ медонъ: мой духъ изнемогаетъ;
Виргинію любовь со Мопсомъ сопрягаетъ.
Конечно скоро волкъ, колико ни жестокъ,
Пойдетъ со агницей на чистый пить потокъ,
И серна побѣжитъ отъ струй на грязны воды.
Намѣдни дѣвушки сошлися въ короводы:
А я для пляски имъ, въ волынку тутъ игралъ.
Рабѣя Мопсъ тогда къ Виргиніи взираль:
И изъ за дерева мою къ ней видя ласку,
Онъ пристально смотрѣлъ на дѣвушкину пляску,
Я мыслилъ: Мопсу ли въ надеждѣ быти той,
Чтобъ могъ когда владѣть онъ етой красотой!
Виргинія ума и памяти лишилась:
И наглая ево надежда совершилась.
Что мыслью присвоилъ Мопсъ я давно себѣ,
Безумствомъ дѣвушки то отдано тебѣ.
Я помню ясно то, хотя прошли дни многи,
Какъ мыла въ сей рѣкѣ свои пастушка ноги,
Что думалъ я тогда, зря нѣжность ногъ ея:
Я чаялъ: будеть ты Виргинія моя.
Съ того часа, мой духъ вседневно распалялся,
И пламень во крови на часъ не утолялся.
Она мою узнавь горячую любовь,
Взаимно и свою воспламеняла кровь.
Почто ты грудь моя такъ долго мѣдля льстилась!
Въ единый къ Мопсу мигъ Виргинія пустилась.
О горы, горы вамь твержу мою тоску!
Погибли сѣмена мои въ сухомь пѣску!
Во огородахъ такъ незапныя морозы,
Губятъ цвѣтущія благоуханны розы.
Когда стремленіе плотину разорветъ,
И токи хрусталя въ долины поліетъ:
Какъ быстрыя струи побѣгнутъ невозвратно,
И мѣсто бывшее смотренію приятно,
Оставятъ убѣжавъ и осуша до дна:
Тогда тамъ рытвина останется одна.
Моя увы! Любовь, коль часть моя толь злобна,
Сліянному пруду и рытвинѣ подобна.
Отъ мѣста онаго не въ далекѣ была
Виргинія, и скотъ поить она гнала:
И къ пастуху подшедъ она остановилась.
Во подозрѣніи надежда обновилась.
По бурѣ зыблется такъ тихая рѣка,
Сіяетъ солнца лучъ сквозь темны облака.
Медонъ, я цѣлый день, какъ фурія, сердилась,
Услыша рѣчь со всѣмъ котора не годилась.
Но смогъ ли подлый Мопсъ языка привязать!
А мопсъ отважился мнѣ Мопсъ люблю сказать.
Ослу ли финики на пальмѣ созрѣваютъ,
И вишни сочныя румянясь поспѣвають!
Чѣмъ болѣе кто подлъ, и наглъ тѣмъ болѣ онъ.
Мнѣ етова сказать не смѣетъ и Медонъ.
А ежели Медонъ языка не привяжетъ:
И то жъ отважася тебѣ языкъ мой скажетъ?
Медонъ, я за ето хотя не разсержусь:
А прочь уйду, и впредь тебѣ не покажусь.
Ступай Виргинія, ступай отселѣ нынѣ,
Оставь оплакивать меня тоску въ пустынѣ:
Оставь меня въ моей напасти на всегда,
И не кажи очей Медону никогда;
Лишай меня, лишай прелѣстнаго мнѣ взора!
Взойдетъ ли въ небеса прекрасная Аѵрора,
Иль солнце спустится ко западнымъ водамъ,
Въ отдохновеніе пасущимся стадамъ,
Шатаясь по лѣсамъ на каждой тамъ ступени,
Плачевны принесу моей судьбѣ я пѣни:
Не буду зрѣть ни гдѣ спокойнаго часа:
Наполню жалобой и рощи и лѣса:
А ехо тамъ мое стѣнанье усугубитъ:
Твердя: нещастнаго Виргинія не любитъ.
Не тѣ сей нимфѣ я слова употреблю:
Тверди мой ехо гласъ: Медона я люблю:
Что молвила она, то ехо разносило,
И по дубровѣ той, люблю, люблю, гласило.