В любом учрежденье,
          куда ни препожалуйте,
слышен
    ладоней скрип:
это
  при помощи
        рукопожатий
люди
   разносят грипп.
Но бацилла
      ни одна
          не имеет права
лезть
   на тебя
       без визы Наркомздрава.
И над канцелярией
         в простеночной теми
висит
   объявление
         следующей сути:
«Ввиду
   эпидемии
руку
  друг другу
       зря не суйте».
А под плакатом —
         помглавбуха,
робкий, как рябчик,
          и вежливей пуха.
Прочел
    чиновник
         слова плакатца,
решил —
    не жать:
        на плакат полагаться.
Не умирать же!
       И, как мышонок,
заерзал,
    шурша
        в этажах бумажонок.
И вдруг
    начканц
        учреждения оного
пришел
    какой-то бумаги касательно.
Сует,
   сообразно чинам подчиненного,
кому безымянный,
         кому
            указательный.
Ушла
   в исходящий
         душа помбуха.
И вдруг
    над помбухом
           в самое ухо:
— Товарищ…
      как вас?
          Неважно!
               Здрасьте. —
И ручка —
     властней,
          чем любимая в страсти.
«Рассказывайте
        вашей тете,
что вы
    и тут
       руки́ не пожмете.
Какой там принцип!
Мы служащие…
        мы не принцы».
И палец
    затем —
        в ладони в обе,
забыв обо всем
        и о микробе.
Знаком ли
     товарищеский этот
              жест вам?
Блаженство!
Назавтра помылся,
         но было
             поздно.
Помглавбуха —
        уже гриппозный.
Сует
  термометр
        во все подмышки.
Тридцать восемь,
         и даже лишки.
Бедняге
    и врач
       не помог ничем,
бедняга
    в кроватку лег.
Бедняга
    сгорел,
        как горит
             на свече
порхающий мотылек.
Я
  в жизни
      суровую школу прошел.
Я —
  разным условностям
             враг.
И жил он,
     по-моему,
          нехорошо,
и умер —
    как дурак.