Владимир Бенедиктов
Чертова башня
Старинного замка над Рейна водой
Остался владетелем граф молодой.
Отец его чтим был за доблесть в народе
И пал, подвизаясь в крестовом походе;
Давно умерла его добрая мать, —
И юный наследник давай пировать! Товарищей много, чуть свистни — гуляки
Голодною стаей бегут, как собаки;
С утра до полночи, всю ночь до утра —
Развратные сборища, пьянство, игра…
Игра!.. Вдруг — несчастье… граф рвется от злости:
Несчастного режут игральные кости. На ставке последней всё, всё до конца —
И замок, и мрамор над гробом отца!
Граф бледен, мороз пробегает по коже…
Тайком прошептал он: ‘Помилуй мя, боже! ’
— ‘Эх, ну, повези мне! ’ — противник воззвал,
Хлоп кости на стол — и хохочет: сорвал! Остался граф нищим. Скитайся, бедняга!
Всё лопнуло. Отняты все твои блага.
Ты всё проиграл. Чем заплатишь долги?
И слышится вопль его: ‘Черт! помоги! ’
А черт своих дел не пускает в отсрочку,
Он тут уж: ‘Чего тебе? ’ — ‘Золота бочку! ’ ‘И только? Да что тебе бочка одна?
Два раза черпнешь — доберешься до дна.
Счастливец ты, граф! Ты родился в сорочке!
Не хочешь ли каждое утро по бочке?
Изволь! Расплатиться ж ты должен со мной
За это душонкой своею дрянной… Согласен? ’ — ‘Согласен. Твой ад мне не страшен’.
— ‘Так слушай: в верху высочайшей из башен
Ты завтра же первую бочку повесь!
Увидишь, что мигом сосуд этот весь
Наполнится золотом высшего сорта.
Прощай же, да помни услужливость черта! ’ Контракт заключен. Граф остался один
И думает: ‘Буду ж я вновь господин!
Да только…’ И дума в нем тяжкая бродит,
И к предков портретам он робко подходит.
Святые портреты! — Из рам одного
Мать с горьким упреком глядит на него, Как будто сказать ему хочет: ‘Несчастный!
Ты душу обрек свою муке ужасной! ’
А он отвечает: ‘Родная! Спаси!
У бога прощенья ты мне испроси! ’
И вдруг вдохновение мысли счастливой
Зажглось у безумца в душе боязливой. На башне условный сосуд помещен,
Да только — открытый с обеих сторон.
Граф думает: ‘Дело пойдет в проволочку,
Сам черт не наполнит бездонную бочку.
Была бы лишь бочка — условье одно.
Вот бочка! Я только ей выломил дно’. И только луч утра над миром явился —
Над бочкою дождь золотой заструился,
Стучит и звенит, но проходит насквозь;
Чертовское дело не споро, хоть брось!
Однако до среднего скоро карнизу
Вся золотом башня наполнится снизу, А там, как до верхнего краю дойдет,
Проклятым металлом и бочку нальет.
‘Эй, люди! Лопаты и грабли хватайте
И адские груды сметайте, сгребайте! ’
Измучились люди, а ливень сильней —
И башня всё кверху полней и полней. Трудящихся дождь металлический ранит,
И звонко по черепам их барабанит,
И скачет по их окровавленным лбам,
И прыщет в глаза им, и бьет по зубам,
Те в золоте вязнут, его разметая,
И давит, и душит их смерть золотая. И, видя успех дела чертова, граф
‘Родная, спаси! ’ — повторил, зарыдав,
Часовня откликнулась утренним звоном,
И рухнулась, башня со скрежетом, стоном
И с визгом бесовским, — и был потрясен
Весь замок, а граф вразумлен и спасен.
Остался владетелем граф молодой.
Отец его чтим был за доблесть в народе
И пал, подвизаясь в крестовом походе;
Давно умерла его добрая мать, —
И юный наследник давай пировать! Товарищей много, чуть свистни — гуляки
Голодною стаей бегут, как собаки;
С утра до полночи, всю ночь до утра —
Развратные сборища, пьянство, игра…
Игра!.. Вдруг — несчастье… граф рвется от злости:
Несчастного режут игральные кости. На ставке последней всё, всё до конца —
И замок, и мрамор над гробом отца!
Граф бледен, мороз пробегает по коже…
Тайком прошептал он: ‘Помилуй мя, боже! ’
— ‘Эх, ну, повези мне! ’ — противник воззвал,
Хлоп кости на стол — и хохочет: сорвал! Остался граф нищим. Скитайся, бедняга!
Всё лопнуло. Отняты все твои блага.
Ты всё проиграл. Чем заплатишь долги?
И слышится вопль его: ‘Черт! помоги! ’
А черт своих дел не пускает в отсрочку,
Он тут уж: ‘Чего тебе? ’ — ‘Золота бочку! ’ ‘И только? Да что тебе бочка одна?
Два раза черпнешь — доберешься до дна.
Счастливец ты, граф! Ты родился в сорочке!
Не хочешь ли каждое утро по бочке?
Изволь! Расплатиться ж ты должен со мной
За это душонкой своею дрянной… Согласен? ’ — ‘Согласен. Твой ад мне не страшен’.
— ‘Так слушай: в верху высочайшей из башен
Ты завтра же первую бочку повесь!
Увидишь, что мигом сосуд этот весь
Наполнится золотом высшего сорта.
Прощай же, да помни услужливость черта! ’ Контракт заключен. Граф остался один
И думает: ‘Буду ж я вновь господин!
Да только…’ И дума в нем тяжкая бродит,
И к предков портретам он робко подходит.
Святые портреты! — Из рам одного
Мать с горьким упреком глядит на него, Как будто сказать ему хочет: ‘Несчастный!
Ты душу обрек свою муке ужасной! ’
А он отвечает: ‘Родная! Спаси!
У бога прощенья ты мне испроси! ’
И вдруг вдохновение мысли счастливой
Зажглось у безумца в душе боязливой. На башне условный сосуд помещен,
Да только — открытый с обеих сторон.
Граф думает: ‘Дело пойдет в проволочку,
Сам черт не наполнит бездонную бочку.
Была бы лишь бочка — условье одно.
Вот бочка! Я только ей выломил дно’. И только луч утра над миром явился —
Над бочкою дождь золотой заструился,
Стучит и звенит, но проходит насквозь;
Чертовское дело не споро, хоть брось!
Однако до среднего скоро карнизу
Вся золотом башня наполнится снизу, А там, как до верхнего краю дойдет,
Проклятым металлом и бочку нальет.
‘Эй, люди! Лопаты и грабли хватайте
И адские груды сметайте, сгребайте! ’
Измучились люди, а ливень сильней —
И башня всё кверху полней и полней. Трудящихся дождь металлический ранит,
И звонко по черепам их барабанит,
И скачет по их окровавленным лбам,
И прыщет в глаза им, и бьет по зубам,
Те в золоте вязнут, его разметая,
И давит, и душит их смерть золотая. И, видя успех дела чертова, граф
‘Родная, спаси! ’ — повторил, зарыдав,
Часовня откликнулась утренним звоном,
И рухнулась, башня со скрежетом, стоном
И с визгом бесовским, — и был потрясен
Весь замок, а граф вразумлен и спасен.