Аполлон Майков
На смерт Лермонтова
И он угас! И он в земле сырой!
Давно ль его приветствовали плески?
Давно ль в его заре, в ее восходном блеске
Провидели мы полдень золотой?
Ему внимали мы в тиши, благоговея,
Благословение в нем свыше разумея, —
И он угас, и он утих,
Как недосказанный великий, дивный стих! И нет его!.. Но если умирать
Так рано, на заре, помазаннику бога, —
Так там, у горнего порога,
В соседстве звезд, где дух, забывши прах,
Свободно реет ввысь, и цепенеют взоры
На этих девственных снегах,
На этих облаках, обнявших сини горы,
Где волен близ небес, над бездною зыбей,
Лишь царственный орел да вихорь беспокойный, —
Для жертвы избранной там жертвенник достойный,
Для гения — достойный мавзолей!
Давно ль его приветствовали плески?
Давно ль в его заре, в ее восходном блеске
Провидели мы полдень золотой?
Ему внимали мы в тиши, благоговея,
Благословение в нем свыше разумея, —
И он угас, и он утих,
Как недосказанный великий, дивный стих! И нет его!.. Но если умирать
Так рано, на заре, помазаннику бога, —
Так там, у горнего порога,
В соседстве звезд, где дух, забывши прах,
Свободно реет ввысь, и цепенеют взоры
На этих девственных снегах,
На этих облаках, обнявших сини горы,
Где волен близ небес, над бездною зыбей,
Лишь царственный орел да вихорь беспокойный, —
Для жертвы избранной там жертвенник достойный,
Для гения — достойный мавзолей!