Анна Бунина
Падение Фаэтона
Баснословная повестьБегущи звезды в понт
Гоня от солнечного взора,
Уже дщерь Солнцева, румяная Аврора
Устлала розами восточный горизонт;
Уже явилася стояща пред вратами,
Уже их алыми коснулася перстами
И, убелив сребро отливом багреца,
Отверзла к шествию отца.
Уже и призраки рассеялись окружим,
И мрак за мраком отлетали прочь,
И ризу совлекла с природы ночь.
Уже часы досужны
Ретивых Солнцевых, от сна воззвав, коней
Впрягли в блестящу колесницу.
Уже природы гул, хор птиц и рев зверей
Дрожали в воздухе, приветствуя денницу,
И всхода Солнечна желанный миг настал.Узря упорство Фаэтона,
Феб болей слов не расточал.
Кому в желаниях и гибель не препона,
Пред тем слова напрасный звук!
Слепцу что живопись искусных рук,
То речь мудрейшая глупцам самонадежным!
Итак, не вновь грозить паденьем неизбежным,
Не с воли совратить,
Но править научить
Предпринял Феб отвергшего советы,
И как достигнуть меты,
В четырех объяснил ему законах тех:
«Не опускайся вниз, — и не взносися вверх,
Держись средины;
Не ослабляй бразды на миг единый;
И оком бодрственным гляди всегда вперед!
Науке сей, мой сын, других законов нет».Поклялся юноша ученью быть покорным;
А Феб, стеня, тоскуя и грустя,
На гибель снаряжать тут стал свое дитя.
Сперва составом он, огню противоборным,
Уста его и очи оросил;
Потом лучи на темя возложил;
Потом, с рамен своих совлекши червленицу,
Одел его хламидой сей;
Потом воссесть велел на колесницу,
Дал вожжи и коней;
Потом, терзаяся, рыдая,
Вздох вздохом заглушая
И отвратя лице, сказал ему: «Ступай!»О муза! подкрепи, дай твердость слогу
С земного пренестись в небесный край
И с юношей вступить в эфирную дорогу!
Воздушный путь мне вовсе нов!
С каких начну я слов?
Каким себя обогащу примером?
Ни с Гарнеренем мне, ни с славным Монгольфьером
По воздуху в свой век проплыть не удалось;
А быль рассказывать неловко на авось.
Неспорно, — всяких в мире много:
Иной, судя не слишком строго,
Таких чудес наскажет вам,
Что вянут слушателей уши!
Вот там-то, по его словам,
Киты не сходят с суши;
А там на дне морском
Живут по году водолазы!
Другой, прослыть бояся чудаком,
От сей воздержится проказы,
Но вас самих он проведет
И в дураки введет.
В Париже, в Лондоне, в Китае, в Геркулане —
Везде, вам скажет, был
И пользу приносил.У турок, при султане
Два года жил,
Ведя расход без сметы.
Китайцам он давал к правлению советы;
Британцев научил торги водить,
Француженок наряды шить,
Быть тонкими евреев.
У готфов, скифов и халдеев —
Везде он побывал,
Всё опытом узнал.
Опишет все вам тропки,
Куда стопы его неробки
В который занесли и день, и час.
Такой вы слушая рассказ,
Вот, мыслите, мудрец меж мудрецами!
А он те земли, вам которы описал,
С учителем по карте пробежал.
Но я, чтоб наравне не стать между лжецами,
Ни легковерия других не уловить,
Читателя хочу заране предварить,
В воздушном что пути, без всякого обману,
Преданий древних я держаться только стану.«О радость! о восторг!
Счастливый Фаэтон конями правит,
Которыми лишь мог
Единый править бог!
Счастливый Фаэтон навек себя прославит!
Счастливый Фаэтон в лучах!
Во образе светила!
Вселенна перед ним колена преклонила!
Счастливый Фаэтон явился в небесах
И примет за труды бессмертия награды!» —Так мнил Клименин сын, бросая окрест взор,
Когда стоял он у преграды,
Котора от небес делила Солнцев двор.
Гордящийся Иос тяжелой гривой,
Волнами падающей вниз;
Флегон ретивый,
Белейший снега Пироис,
Эфон высоковыйный —
Четыре Солнцевы коня,
С горящими очми от внутрення огня,
Еще держимые, стремились в путь эфирный.
Как мечется на добычь лев,
И мощный, и несытый,
Пуская страшный рев, —
Так кони Солнцевы, взнося к грудям копыты,
Биют решетку врат,
На месте прядая в порыве к бегу яром.
Хребты их с рьяности дрожат;
Главы дымятся паром;
Звенят бразды сребром;
Грызомы удила в кольцо биют кольцом;
И воздух, зыбляся от ржаний голосистых,
Разносит их в странах эфира чистых,
Чтоб Солнца предварить приход.Часы, у сих стоящие ворот,
Отверзли их в наставше время.
Тут кони, радуясь, что болей нет преград,
Быстрее ветра в путь летят;
Но легким ощутя везомо бремя
И направление не то вожжей,
Прямой бросая путь, по прихоти своей
В пространства мечутся небес необозримы.
Клименин сын, во все страны носимый,
Восчувствовал смертельный страх
Хотя бразды держал в руках,
Но правил он коньми без всякого устава.
Не ведая их нрава, —
Который поводлив, ретивей иль смелей,
Огнист иль с норовом, пужливой ли породы, —
Он будто с умысла и к пагубе своей
Строптивым более дает еще свободы,
Послушных осаждает взад.
Тогда-то в них настал вдруг беспорядок общий!
Тогда-то Фаэтон и дару стал не рад!
Тогда-то, изнуря свои он силы тощи,
За гордость сам себя стократно клял:
Почто Меропсовым быть сыном возгнушался,
При взорах матери спокойно не остался,
Почто труды не по себе подъял! Тем меней Фаэтон являл в себе искусства,
Чем ближе быть опасность мнил!
И силы малились от конского в нем буйства,
И буйство их росло с его потерей сил!
Несчастный! думаешь, твой страх достиг предела!
Длань рока на тебе вполне отяготела,
И ужас встал на верхнюю черту!
Ах, нет! пожди, еще! лютейшую тревогу
За дерзки замыслы ты встретишь попремногу,
Чтоб сведать гордости тщету.Хранящий Фаэтон отцово наставленье
Еще из рук не выпускал вожжей
И тем хоть вмале бег обуздывал коней;
Но вдруг незапно приключенье,
Господство юноши, для новых мук,
Исхитило из рук.
Известно, — по пути,
Где Солнцу каждый день назначено идти,
Рассеяны пречудны знаки,
Которые у нас зовутся зодияки
И ставятся везде во всех календарях.
Столь их уродливы личины,
Что, может, робкого и от печатных страх
Возьмет не без причины;
Но в небе там,
Хотя и все они пригвождены к местам,
Однако живы все, — глядят и шевелятся.
Ну как чудовищей таких не испужаться,
Кто даже был бы и храбрец!
А бедный Фаэтон, к несчастью, из трусливых.
Как! скажете вы мне, — толь храбрый молодец,
Что к славе в помыслах ревнивых
Цветущего себя не пощадил
И век свой на заре скосил;
Что розе; мартовской подобен был красою
И жизни краткостью сравнялся с тою, —
Толь храбрый молодец за труса выдан здесь!
Где слыхана такая смесь!
Не спорь, читатель мой; а паче
Ты храбрость с дерзостью не числи за одно!
Наглец при маленькой сам струсит неудаче; Не кончить — начинать ему лишь суждено.
Кто храбрость истинну имеет,
Тот, дела не начав, робеет;
Медлительно берет со всех его сторон:
«Не лучше ль отложить?» — смиренно мыслит он.
Когда же начато… О! зрелище преславно!
Что часть он божества, — тогда-то будет явно!
Тогда-то он в себе дух творческий явит,
И дар бесценный сей творца не постыдит!
Но время к повести, оконча споры скушны.Незапно путник наш воздушный
Увидел в зоне знак, —
Который именно? с какой страны? и как?
Предание смолчало;
Стрелец ли, Дева ли, иное ль было что?
Никто не говорит про то;
Но что-то юношу смертельно испугало.
С испуга он как мертвый охладел,
Стал бледен, обомлел:
Не движется в нем кровь, не бьются жилы;
Ни духа жизненна, ни сердца нет;
Померк во взорах свет,
Иссякли все душевны силы,
И вожжи выпали из рук.
Прощай бессмертие и трубный славы звук!
Досада, мщенье — всё забылось,
Всё страхом усмирилось,
Чтоб страх явить сей в полноте.
Лишь ярость приросла коней безмерно.Почуя вожжи на хребте
(Свободы средство вожделенно),
Как бурный понт,
От века прущий в гору,
Едва постижну взору,
Кипит от гнева на оплот
И утекает вспять без силы;
Но вдруг, сквозь земные прорвавшись жилы,
Несется в дол, — крутит, ревет,
И гору, с треском что упала,
С собой несет, —
Так и они, познав, что боле власти нет,
Котора ими управляла,
Несутся в небеса, без цели, наугад:
Вертят кругом, вперед и взад,
Цепляют звезды неподвижны,
На тучи спрядывают нижны,
И Фаэтона, в казнь вины,
Как вихри мча коловращают.Лежащи к полюсам страны
Впервый зной Солнца ощущают;
Впервые тех морей окованна вода
Восстала изо льда,
Впервые сребряным хребтом блеснула,
В скалы бесплодные волной плеснула,
Но, в хладных ощутя вдруг недрах жар,
По часе бытия, изникла в пар.Снеслись в бугры погибши рыбы.
Упали с шумом снежны глыбы,
Что, горни кроя вышины,
Копилися в слоях от сотворенья мира,
И тех числом лет бытности равны.Расчистилась вся твердь до самого Эфира,
Не стало облаков, ни туч,
Чтоб Солнца заслонить палящий луч:
Рождаясь, влага иссыхала.
То пламя тонкое, что воздух разожгло,
Багровым заревом на землю налегло,
И огненную пещь земля собой являла.Под градусом одним юг, запад, норд теперь.
Камчатский и лапландский зверь
От жара в первый раз сокрылся в норы, —
Сокрывшись в них вотще! Но то ль еще? —
Дымящиясь помалу горы
В единый запылали час.
Пылает Тавр, Кавказ, Готард, Хитера, Осса,
Родопа, Апеннин, Атлант, Рифей, Эльфоса,
Протяжный Пиренеи, о двух холмах Парнас… Сия последняя всех прежде запылала,
Всех прежде жертвою пожара стала,
Затем, что с низа до верхов
Была завалена стихами,
И что (будь сказано меж нами),
В соборе том стихов
Иные были суховаты, —
Сухие же скорей зажгутся и стихи!
Итак, Парнас, подтопкою богатый,
За наши вмиг сгорел грехи! Но то ль еще?.. горят с посевом нивы,
Герцинский лес пылает горделивый,
Все рощи, все луга горят;
Все реки в берегах кипят.
Кипит Дуэро, Днепр, Рейн, Эльба, Темза, Сена,
И Прут, Великому грозила где премена,
И Тибр, где Рима вознеслась глава;
И трон незыблемый обтекшая Нева,
И Таг, златой песок влекущий;
Кипит Фазис, отколь руно унес Язон;
России ратников дающий Дон;
Кипит Эвфрат, Родан, По, Нил, Дунай цветущий;
Кипит Алфей,
Ристаньем древле знаменитый,
И Ганг, куда, победами несытый,
Достиг надменный из царей;
И хладная вода вскипает темной Волги.
Все реки, все моря кипят.Но только ль бед земле грозят?
Пылают грады многи:
Везде пожар отсвечивал в пожар.
Истнились навсегда те памятники пышны,
Художника где был проявлен дар;
Лишь громы слышны
От бедственна паденья их,
Лишь пепл остался нам от них.Горит виновная Ливийская столица, —
Цвет черный от паров
Налег на все арабски лица,
В правдиву казнь грехов,
Содеянных одним из их породы.
Из рода в роды
Преходит казнь та и поднесь,
Хотя чужда арапам ныне спесь,
И стали черными вдруг полны без пощады
Премноги грады.Пожары множились, и множилась напасть!
Горящая земля была готова пасть;
Хаосом ей погибель угрожала!
Но вдруг из недр растерзанных ее
Цибела вверх главу мертвелую подъяла,
И стала так молить богов царя:
«Почто, о Дий! толико я страдаю!
Воззри! в единый вся иссохла день,
Как вставшая из гроба тень!
Иссякли все сосцы, чем тварь твою питаю!
Толь бедственная смерть, о Дий! почто?..»
Рекла, и в землю вновь вступила.
Еще бы говорила,
Но сил едва ей стало и на то:
Густой клубами дым препятствовал дыханью,
И угли на главу бросал пожар.Дий, вняв не раздражась богини сей роптанью,
«Толико-то, — изрек, — земной ничтожен шар,
И смертных радости толико-то мятежны!
Как тают от огня пылинки малы снежны,
Так прочны блага их единым гибнут днем!
Безумство одного бывает в гибель всем!» —Умолк, — и в думу погрузясь немногу,
К громодержавному отшел чертогу,
Троеконечный там перун подъял,
Вознес всемощну с ним десницу,
Поверг на дерзкого возницу —
И Фаэтон с небес упал.
Гоня от солнечного взора,
Уже дщерь Солнцева, румяная Аврора
Устлала розами восточный горизонт;
Уже явилася стояща пред вратами,
Уже их алыми коснулася перстами
И, убелив сребро отливом багреца,
Отверзла к шествию отца.
Уже и призраки рассеялись окружим,
И мрак за мраком отлетали прочь,
И ризу совлекла с природы ночь.
Уже часы досужны
Ретивых Солнцевых, от сна воззвав, коней
Впрягли в блестящу колесницу.
Уже природы гул, хор птиц и рев зверей
Дрожали в воздухе, приветствуя денницу,
И всхода Солнечна желанный миг настал.Узря упорство Фаэтона,
Феб болей слов не расточал.
Кому в желаниях и гибель не препона,
Пред тем слова напрасный звук!
Слепцу что живопись искусных рук,
То речь мудрейшая глупцам самонадежным!
Итак, не вновь грозить паденьем неизбежным,
Не с воли совратить,
Но править научить
Предпринял Феб отвергшего советы,
И как достигнуть меты,
В четырех объяснил ему законах тех:
«Не опускайся вниз, — и не взносися вверх,
Держись средины;
Не ослабляй бразды на миг единый;
И оком бодрственным гляди всегда вперед!
Науке сей, мой сын, других законов нет».Поклялся юноша ученью быть покорным;
А Феб, стеня, тоскуя и грустя,
На гибель снаряжать тут стал свое дитя.
Сперва составом он, огню противоборным,
Уста его и очи оросил;
Потом лучи на темя возложил;
Потом, с рамен своих совлекши червленицу,
Одел его хламидой сей;
Потом воссесть велел на колесницу,
Дал вожжи и коней;
Потом, терзаяся, рыдая,
Вздох вздохом заглушая
И отвратя лице, сказал ему: «Ступай!»О муза! подкрепи, дай твердость слогу
С земного пренестись в небесный край
И с юношей вступить в эфирную дорогу!
Воздушный путь мне вовсе нов!
С каких начну я слов?
Каким себя обогащу примером?
Ни с Гарнеренем мне, ни с славным Монгольфьером
По воздуху в свой век проплыть не удалось;
А быль рассказывать неловко на авось.
Неспорно, — всяких в мире много:
Иной, судя не слишком строго,
Таких чудес наскажет вам,
Что вянут слушателей уши!
Вот там-то, по его словам,
Киты не сходят с суши;
А там на дне морском
Живут по году водолазы!
Другой, прослыть бояся чудаком,
От сей воздержится проказы,
Но вас самих он проведет
И в дураки введет.
В Париже, в Лондоне, в Китае, в Геркулане —
Везде, вам скажет, был
И пользу приносил.У турок, при султане
Два года жил,
Ведя расход без сметы.
Китайцам он давал к правлению советы;
Британцев научил торги водить,
Француженок наряды шить,
Быть тонкими евреев.
У готфов, скифов и халдеев —
Везде он побывал,
Всё опытом узнал.
Опишет все вам тропки,
Куда стопы его неробки
В который занесли и день, и час.
Такой вы слушая рассказ,
Вот, мыслите, мудрец меж мудрецами!
А он те земли, вам которы описал,
С учителем по карте пробежал.
Но я, чтоб наравне не стать между лжецами,
Ни легковерия других не уловить,
Читателя хочу заране предварить,
В воздушном что пути, без всякого обману,
Преданий древних я держаться только стану.«О радость! о восторг!
Счастливый Фаэтон конями правит,
Которыми лишь мог
Единый править бог!
Счастливый Фаэтон навек себя прославит!
Счастливый Фаэтон в лучах!
Во образе светила!
Вселенна перед ним колена преклонила!
Счастливый Фаэтон явился в небесах
И примет за труды бессмертия награды!» —Так мнил Клименин сын, бросая окрест взор,
Когда стоял он у преграды,
Котора от небес делила Солнцев двор.
Гордящийся Иос тяжелой гривой,
Волнами падающей вниз;
Флегон ретивый,
Белейший снега Пироис,
Эфон высоковыйный —
Четыре Солнцевы коня,
С горящими очми от внутрення огня,
Еще держимые, стремились в путь эфирный.
Как мечется на добычь лев,
И мощный, и несытый,
Пуская страшный рев, —
Так кони Солнцевы, взнося к грудям копыты,
Биют решетку врат,
На месте прядая в порыве к бегу яром.
Хребты их с рьяности дрожат;
Главы дымятся паром;
Звенят бразды сребром;
Грызомы удила в кольцо биют кольцом;
И воздух, зыбляся от ржаний голосистых,
Разносит их в странах эфира чистых,
Чтоб Солнца предварить приход.Часы, у сих стоящие ворот,
Отверзли их в наставше время.
Тут кони, радуясь, что болей нет преград,
Быстрее ветра в путь летят;
Но легким ощутя везомо бремя
И направление не то вожжей,
Прямой бросая путь, по прихоти своей
В пространства мечутся небес необозримы.
Клименин сын, во все страны носимый,
Восчувствовал смертельный страх
Хотя бразды держал в руках,
Но правил он коньми без всякого устава.
Не ведая их нрава, —
Который поводлив, ретивей иль смелей,
Огнист иль с норовом, пужливой ли породы, —
Он будто с умысла и к пагубе своей
Строптивым более дает еще свободы,
Послушных осаждает взад.
Тогда-то в них настал вдруг беспорядок общий!
Тогда-то Фаэтон и дару стал не рад!
Тогда-то, изнуря свои он силы тощи,
За гордость сам себя стократно клял:
Почто Меропсовым быть сыном возгнушался,
При взорах матери спокойно не остался,
Почто труды не по себе подъял! Тем меней Фаэтон являл в себе искусства,
Чем ближе быть опасность мнил!
И силы малились от конского в нем буйства,
И буйство их росло с его потерей сил!
Несчастный! думаешь, твой страх достиг предела!
Длань рока на тебе вполне отяготела,
И ужас встал на верхнюю черту!
Ах, нет! пожди, еще! лютейшую тревогу
За дерзки замыслы ты встретишь попремногу,
Чтоб сведать гордости тщету.Хранящий Фаэтон отцово наставленье
Еще из рук не выпускал вожжей
И тем хоть вмале бег обуздывал коней;
Но вдруг незапно приключенье,
Господство юноши, для новых мук,
Исхитило из рук.
Известно, — по пути,
Где Солнцу каждый день назначено идти,
Рассеяны пречудны знаки,
Которые у нас зовутся зодияки
И ставятся везде во всех календарях.
Столь их уродливы личины,
Что, может, робкого и от печатных страх
Возьмет не без причины;
Но в небе там,
Хотя и все они пригвождены к местам,
Однако живы все, — глядят и шевелятся.
Ну как чудовищей таких не испужаться,
Кто даже был бы и храбрец!
А бедный Фаэтон, к несчастью, из трусливых.
Как! скажете вы мне, — толь храбрый молодец,
Что к славе в помыслах ревнивых
Цветущего себя не пощадил
И век свой на заре скосил;
Что розе; мартовской подобен был красою
И жизни краткостью сравнялся с тою, —
Толь храбрый молодец за труса выдан здесь!
Где слыхана такая смесь!
Не спорь, читатель мой; а паче
Ты храбрость с дерзостью не числи за одно!
Наглец при маленькой сам струсит неудаче; Не кончить — начинать ему лишь суждено.
Кто храбрость истинну имеет,
Тот, дела не начав, робеет;
Медлительно берет со всех его сторон:
«Не лучше ль отложить?» — смиренно мыслит он.
Когда же начато… О! зрелище преславно!
Что часть он божества, — тогда-то будет явно!
Тогда-то он в себе дух творческий явит,
И дар бесценный сей творца не постыдит!
Но время к повести, оконча споры скушны.Незапно путник наш воздушный
Увидел в зоне знак, —
Который именно? с какой страны? и как?
Предание смолчало;
Стрелец ли, Дева ли, иное ль было что?
Никто не говорит про то;
Но что-то юношу смертельно испугало.
С испуга он как мертвый охладел,
Стал бледен, обомлел:
Не движется в нем кровь, не бьются жилы;
Ни духа жизненна, ни сердца нет;
Померк во взорах свет,
Иссякли все душевны силы,
И вожжи выпали из рук.
Прощай бессмертие и трубный славы звук!
Досада, мщенье — всё забылось,
Всё страхом усмирилось,
Чтоб страх явить сей в полноте.
Лишь ярость приросла коней безмерно.Почуя вожжи на хребте
(Свободы средство вожделенно),
Как бурный понт,
От века прущий в гору,
Едва постижну взору,
Кипит от гнева на оплот
И утекает вспять без силы;
Но вдруг, сквозь земные прорвавшись жилы,
Несется в дол, — крутит, ревет,
И гору, с треском что упала,
С собой несет, —
Так и они, познав, что боле власти нет,
Котора ими управляла,
Несутся в небеса, без цели, наугад:
Вертят кругом, вперед и взад,
Цепляют звезды неподвижны,
На тучи спрядывают нижны,
И Фаэтона, в казнь вины,
Как вихри мча коловращают.Лежащи к полюсам страны
Впервый зной Солнца ощущают;
Впервые тех морей окованна вода
Восстала изо льда,
Впервые сребряным хребтом блеснула,
В скалы бесплодные волной плеснула,
Но, в хладных ощутя вдруг недрах жар,
По часе бытия, изникла в пар.Снеслись в бугры погибши рыбы.
Упали с шумом снежны глыбы,
Что, горни кроя вышины,
Копилися в слоях от сотворенья мира,
И тех числом лет бытности равны.Расчистилась вся твердь до самого Эфира,
Не стало облаков, ни туч,
Чтоб Солнца заслонить палящий луч:
Рождаясь, влага иссыхала.
То пламя тонкое, что воздух разожгло,
Багровым заревом на землю налегло,
И огненную пещь земля собой являла.Под градусом одним юг, запад, норд теперь.
Камчатский и лапландский зверь
От жара в первый раз сокрылся в норы, —
Сокрывшись в них вотще! Но то ль еще? —
Дымящиясь помалу горы
В единый запылали час.
Пылает Тавр, Кавказ, Готард, Хитера, Осса,
Родопа, Апеннин, Атлант, Рифей, Эльфоса,
Протяжный Пиренеи, о двух холмах Парнас… Сия последняя всех прежде запылала,
Всех прежде жертвою пожара стала,
Затем, что с низа до верхов
Была завалена стихами,
И что (будь сказано меж нами),
В соборе том стихов
Иные были суховаты, —
Сухие же скорей зажгутся и стихи!
Итак, Парнас, подтопкою богатый,
За наши вмиг сгорел грехи! Но то ль еще?.. горят с посевом нивы,
Герцинский лес пылает горделивый,
Все рощи, все луга горят;
Все реки в берегах кипят.
Кипит Дуэро, Днепр, Рейн, Эльба, Темза, Сена,
И Прут, Великому грозила где премена,
И Тибр, где Рима вознеслась глава;
И трон незыблемый обтекшая Нева,
И Таг, златой песок влекущий;
Кипит Фазис, отколь руно унес Язон;
России ратников дающий Дон;
Кипит Эвфрат, Родан, По, Нил, Дунай цветущий;
Кипит Алфей,
Ристаньем древле знаменитый,
И Ганг, куда, победами несытый,
Достиг надменный из царей;
И хладная вода вскипает темной Волги.
Все реки, все моря кипят.Но только ль бед земле грозят?
Пылают грады многи:
Везде пожар отсвечивал в пожар.
Истнились навсегда те памятники пышны,
Художника где был проявлен дар;
Лишь громы слышны
От бедственна паденья их,
Лишь пепл остался нам от них.Горит виновная Ливийская столица, —
Цвет черный от паров
Налег на все арабски лица,
В правдиву казнь грехов,
Содеянных одним из их породы.
Из рода в роды
Преходит казнь та и поднесь,
Хотя чужда арапам ныне спесь,
И стали черными вдруг полны без пощады
Премноги грады.Пожары множились, и множилась напасть!
Горящая земля была готова пасть;
Хаосом ей погибель угрожала!
Но вдруг из недр растерзанных ее
Цибела вверх главу мертвелую подъяла,
И стала так молить богов царя:
«Почто, о Дий! толико я страдаю!
Воззри! в единый вся иссохла день,
Как вставшая из гроба тень!
Иссякли все сосцы, чем тварь твою питаю!
Толь бедственная смерть, о Дий! почто?..»
Рекла, и в землю вновь вступила.
Еще бы говорила,
Но сил едва ей стало и на то:
Густой клубами дым препятствовал дыханью,
И угли на главу бросал пожар.Дий, вняв не раздражась богини сей роптанью,
«Толико-то, — изрек, — земной ничтожен шар,
И смертных радости толико-то мятежны!
Как тают от огня пылинки малы снежны,
Так прочны блага их единым гибнут днем!
Безумство одного бывает в гибель всем!» —Умолк, — и в думу погрузясь немногу,
К громодержавному отшел чертогу,
Троеконечный там перун подъял,
Вознес всемощну с ним десницу,
Поверг на дерзкого возницу —
И Фаэтон с небес упал.