Ревизор
Когда Валентин Плучек стал художественным руководителем театра Сатиры, то дал себе слово, никогда не ставить произведения, спектакли по которым создал его учитель Всеволод Мейерхольд. Лишь гоголевскому «Ревизору» удалось заставить режиссера поступиться своим обещанием — очень уж ситуация начала 70-х годов XX века напомнила ему бессмертную пьесу.
Собственно, своего Мастера Плучек ничем не повторил. «Ревизор» Мейерхольда весь был фантасмагория, фантастика, гипербола, у Плучека же получился спектакль о современности. Хотя налет мистики вошел и в сатировский спектакль — был здесь некий персонаж, которого не было в пьесе: безымянный и бессловесный чиновник (Алексей Левитин), первым возникающий на сцене. В профиль он чем-то напоминал самого Гоголя. В начале спектакля у него в руках была свеча, а в конце он держал то самое письмо, которое извещало о настоящем Ревизоре. Этот человек был какой-то плавающей субстанцией, одновременно и представителем автора, и его альтер-эго, — свойственный Гоголю страшный сон, который не укладывался в границы обыденного.
Плучек взглянул на пьесу сквозь призму гоголевской «Шинели». Спектакль был несомненной актерский, здесь были живые, хотя и преувеличенные характеры и страсти, главное — звездная актерская команда — Александр Ширвиндт, Михаил Державин, Георгий Менглет, Юрий Авшаров, Зиновий Высоковский, Вера Васильева, Татьяна Васильева, Нина Корниенко. Каждый персонаж получился особенным, хоть, возможно, и отличным от традиционного их видения, но сохранившим характер оригинала. Неоднозначность и противоречивость характеров оттенялась еще и их человечностью. Словно на привычные и яркие сатирические карикатуры посмотрели через призму подлинного психологического театра.
По Плучеку, и Хлестаков — Андрей Миронов, и Городничий — Анатолий Папанов становились жертвами психологического гипноза. Зритель чуть ли не на физиологическом уровне ощущает страх — им пропитан весь образ управителя города N. То, как городничий в растерянности крестится кулаком, потом угрожает «своим», рубашка, вылезшая из брюк, его мысли за кадром — все это говорит о многом. В панике он не может отличить Хлестакова от настоящего ревизора. К слову, когда появляется проверяющий, исчезает безымянный чиновник Левинского, видимо, сливаясь в сознании Городничего с Хлестаковым.
Ужас Городничего-Папанова столь велик, что образ его максимально приближается к драме, оставляя комедийную составляющую другим персонажам. В герое, созданном Анатолием Папановым, до сих пор угадывается вполне современная удушающая сила безответственной власти, что еще точнее описана Салтыковым-Щедриным. Страх Городничего вырастает до предельных обобщений, становясь страхом всего чиновничьего мира. Именно его страх создает ту химеру, которая на наших глазах приобретает вполне осязаемые очертания и воплощается в фигуре Хлестакова. По сути, Городничий Анатолия Папанова сам создает своего ревизора в лице Андрея Миронова.
И ревизор этот появляется почти бесплотно — под щемящую мелодию, что станет лейтмотивом мечты Хлестакова о Петербурге, в одиноком и обшарпанном дверном проеме появится рука, а вслед за ней просочится спиной на зрителя и сам герой. Жалкий, голодный, щемящий. Некоторая неуловимость останется в Хлестакове Андрея Миронова и в дальнейшем — в нем соединится множества характеристик, настроения и поступки будут сменяться с фантасмагорической скоростью, а сам актер будет подобен ртути. Бравада и трусость, собственное ничтожество и феерия фантазий, — буквально захватят это существо. Вся эта чехарда взрывает зрительный зал раскатами смеха, который вдруг резко умолкает, стоит Миронову взглянуть в партер (в камеру) внезапным горьким и грустным взглядом и с затравленной интонацией произнести: «Меня нигде так хорошо не принимали»…
Сегодня постановка Валентина Плучека воспринимается почти что как «гоголевский канон», а тогда, в 1972 году в ней было много свежести и новизны. Именно они и позволили снять с классических образов пьесы налет всевозможных штампов.
