Каменный цветок
Запись балета публикуется впервые.
Фрагмент книги Б. Львова-Анохина «Мастера Большого балета» (1976 г.):
«Балет «Каменный цветок» С. Прокофьева, первый поставленный Григоровичем балет, — спектакль строгого вкуса, художественного такта. Все чувства целомудренно сдержаны, затаены. Даже ярмарочный разгул, буйство хмельных гуляк передается в балете с удивительным чувством меры. Сила фантазии соединяется с лаконичностью, не допускающей ничего лишнего.
Спектакль «Каменный цветок» оказался абсолютно законченным в своей цельности, верности единому замыслу. Создавалось впечатление, что нет ни одного движения в танце, ни одного красочного пятна в декорациях, которое нарушало бы это единство замысла. Была достигнута гармония мысли и воплощения, музыки и танца, красок и движений.
Все это очень важно. Но важнее всего было то, что молодой балетмейстер вспомнил несколько совершенно очевидных и простых, но к тому времени основательно призабытых истин. Он вспомнил, что самое выразительное в балете — танец, а не бытовая игра, пантомима. Вспомнил, что балет по самой природе своей — это искусство обобщения, поэтизации действительности, что оно не всегда нуждается в скрупулезных оправданиях. Вспомнил, что декорация и костюмы должны помогать танцу, а не давить его своей пышностью, громоздкостью, обстоятельным «бытописательством». И создал балет поэтический, воздушный, возвышенный.
Конечно, можно спорить с решением Григоровича, можно представить себе образы «Каменного цветка» более яркими в своей бытовой характерности, гораздо более детализированными. Но балетмейстер «услышал», а затем «увидел» и выделил в музыке Прокофьева то, что ему было наиболее близко и дорого. Композитор в автобиографии писал, что лирическая линия в его творчестве оставалась незамеченной или же ее замечали задним числом: «В лирике мне в течение долгого времени отказывали вовсе, и, непоощренная, она развивалась медленно. Зато в дальнейшем я обращал на нее все больше и больше внимания». Вот эту лирическую тему позднего Прокофьева чутко расслышал молодой балетмейстер и подчинил ей весь строй своего воистину лирического спектакля. Григорович шел в своем решении не столько от сказов Бажова, положенных в основу либретто, сколько от Прокофьева, он заботился прежде всего о верности музыкальной партитуре, а не литературному первоисточнику».
