Егор Булычов и другие
В архиве А.М. Горького сохранились наброски двух вариантов первого действия незаконченной пьесы, относящиеся к двадцатым годам, под названием «Евграф Букеев» и «Христофор Букеев». Можно предположить, что это недостающая часть трилогии. Черновым названием будущей пьесы «Егор Булычов и другие» было «Накануне». Первые наброски под таким названием относятся к 1931 году. Уже летом этого же года первые вариант пьесы был закончен. Почему первый? Писатель неоднократно в разное время еще и еще обращался к тексту, вставлял отдельные сцены. Летом этого же года пьеса была передана в два театра — БДТ и Государственный театр им. Е. Вахтангова. 25 сентября состоялись премьеры в обоих театрах в дни празднования сорокалетия творческой деятельности М. Горького.
Сохранилось письмо к М. Горькому от В.И. Немировича-Данченко, датированное 22 декабря 1932 года.
«Давно не читал пьесы такой пленительной. Право, точно Вам только что стукнуло 32 года! До того свежи краски. Молодо, ярко, сочно, жизненно, просто, — фигуры, как из бронзы… И при всем том это уже от 60-летнего возраста и это уже на пятнадцатом году (15 лет Великой Октябрьской революции): — мудро, мудро, мудро! Бесстрашно, широкодушно. Такая пьеса, такое мужественное отношение к прошлому, такая смелость правды — говорят о победе, окончательной и полнейшей победе революции больше, чем сотни плакатов и демонстраций. И опять: молодо, свежо и — пленительно».
6 февраля 1934 года (как быстро ставились спектакли!) на сцене МХАТа состоялась премьера пьесы «Егор Булычов и другие». Художественным руководителем постановки был Владимир Немирович-Данченко, а режиссером — Василий Сахновский, он же и театровед, педагог, доктор искусствоведения. Человек выдающийся и почти забытый, о нем если помнят, то только специалисты. Но именно ему поручил Владимир Иванович постановку очень непростой пьесы, в которой вроде бы все «про революцию», а на самом деле про «удел человека», про его боль и страдания, про одиночество на «пороге смерти». И при чем тут революция? Так совпало, ирония судьбы… В той поставке Егора Булычова играл Леонид Леонидов. И выбор Сахновского был хорошо продуман. Константин Сергеевич Станиславский считал Леонидова «единственным русским трагическим актером». Сам Леонидов называл себя «трагиком в пиджаке». По откликам, которые остались с тех времен, для него было важно ощущение неустойчивости и непрочности жизни, острая, гнетущая тоска, сознание собственной обреченности. Чтобы представить себе уровень этого актера, посмотрите фильм «Гобсек» 1936 года, где он играет заглавную роль.
Проходит 30 лет, и театр вновь обращается к пьесе Горького. В 1960-е годы МХАТ находился в кризисе. В его репертуар все чаще включались пьесы-однодневки, не безболезненно проходила смена поколений. Положение усугублялось тем, что любая критика официально ставшего государственным театра не допускалась. Это мнение историков тех лет. В то время считалось возможным (и не только во МХАТе), чтобы ведущие актеры пробовали себя в режиссуре и ставили спектакле и «на себя», и для своих коллег. Борис Николаевич Ливанов это и сделал. Он был одним из ведущих актеров театра, верой и правдой служивший МХАТу многие годы, он закончил студию при МХАТе и в 1925 году уже играл в спектакле «Царь Федор Иоаннович». Перечень его актерских работ в театре и в кино займет не один лист. Он пять раз становился лауреатом Сталинской премии и других наград. Это дорого стоит: раньше получить такой государственный «статус» было сложно.
Театральных режиссерских работ в энциклопедиях и справочниках отмечено только восемь, начиная с 1953 года. Пьеса Горького «Егор Булычов и другие» — четвертая. Режиссер Ливанов сделал тактически правильный ход: он взял к постановке «густонаселенную пьесу», хорошо известного театру автора, в которой заняты все поколения актеров. Текст Горького дает возможность каждому актеру показать себя, свои возможности, вдоволь поиграть…
«Чудовищное несовершенство действительности» — так можно определить главную мысль всех его размышлений в этой роли. В его Егоре Булычове нет сокрушительного бунта, который, может, и ожидаешь, читая пьесу, и критики говорят, что подобный «взрыв» есть в других трактовках. В этой версии Человек — Егор Булычов — Борис Ливанов интересен своим поисками «самой сути»: «Я вот жил-жил, да и спрашиваю: ты зачем живешь? Что значит смерть нам? Действительно, я наткнулся на острие. Ну, ведь всякому… интересно: что значит смерть? Или, например, жизнь?»
